Памятники Византийской литературы IX-XV веков

Вот я, несчастная трижды от самого дня зарожденья,
Вот я в мученьях несчетных страдаю и плачу всечасно,
Здесь, изнывая, лежу я и чахну от тяжкого горя:
Парка меня роковая опутала черною сетью
И передышки ни ночью, ни днем не дает она гневу.
Тот, на кого я недавно взирала, несчастная, кто мне
Был постоянной утехой при муках от страсти любовной,
Тот, кого я беззаветно любила, Харикл, роковою
Мрачною тенью окутан, лежит ниспроверженный смертью.
Мертвый лежит он, и взор мой уж больше его не увидит:
Света дневного лишила его непреклонная, злая,
Черная Мойра, стрелою жестоко пронзив аравийской.
Губы, что я целовала, которых я жаждала страстно,
Испепелило навеки всесильное жгучее пламя,
Очи, блиставшие ярко, угасли и тьмою покрыты,
Кудри, что пышно вилися, кровавая грязь осквернила.
О я злосчастная! горем я лютым терзаюсь, Дросилла.
Я от родителей втайне решилась на дерзкое бегство,
Я поплыла по пучине валов многошумного моря,
Я, от пиратов скрываясь, блуждала по горным высотам,
Ради Харикла, о горе, лила непрестанные слезы,
В рабстве я жизнь проводила и мучилась я непрерывно
В ковы тяжелые шею мою кузнецы заковали,
И, наконец, я с повозки упала стремглав по обрыву,
Волны меня подхватили и били о скалы морские,
Мучая сильным прибоем, по брегу бесплодного моря.
Лишь на коре уплыла я, случайно свалившейся с дуба.
О, как я горько рыдаю, Харикл мой, тебя вспоминая,
О, как отрадно мне было с тобою, о мой ненаглядный!
Ну а теперь одиноко я мучаюсь денно и нощно
И светоносного солнца я видеть уж больше не в силах.

Вот так она рыдала, и услышала

Ее одна старушка добросердная,
Нашла, взглянула на нее и ахнула.
Любезно, подойдя к ней, поздоровалась,
К себе сейчас же повела ее домой
И пообедать пригласила ласково.
Поев немного, задремала девушка
(Уже темнело и спускался мрак ночной),
И, легши со старушкой на подстилочку,
Она заснула сладко, сном целительным
И безмятежным, наконец, насытившись.
Настало утро, мрак ночной рассеялся,
Она проснулась и сказала: «Бабушка,
Как благодарна я тебе за твой приют
И за твою постельку эту скромную!
На ней такой мне сладкий сон привиделся,
И так утешил он меня, страдалицу!
Но не живет ли здесь, скажи, пожалуйста,
Трактирщик добрый, Ксенократ по имени?»
— Да! — молвила старушка. — Он тебе зачем?
— К нему, прошу тебя я, проводи меня, —
Ответила Дросилла. — Я хочу узнать,
Мое правдиво ль было сновидение.
Старушка согласилась, и отправились
Вдвоем они к жилищу Ксенократову
И там остановились перед входом в дом,
Взойти в который не решалась девушка.
Старушка тут же Каллидема стала звать
К себе, родного сына Ксенократова,
И подойти к ним поманила юношу.
А тот сейчас же обратился к девушке:
— Ты кто такая? Из каких ты стран пришла?
При первом взгляде сразу же он был сражен
Ее красой, по правде, поразительной.
Дросилла ж в нетерпенье так ответила:
— Не в том тут дело, Каллидем, ты мне скажи,
Пришельца молодого нет ли здесь у вас,
По имени Харикла, благородного?
Но тот, влюбившись в девущку прелестную,
Ее красой увлекшись несравненною,
Во гневе на Харикла и вопрос о нем
Привел Дросиллу в мрачное отчаянье,
Сказав, что о таком он и не слыхивал,
Да и не знает, существует ли Харикл.
— Зачем же не пронзишь ты, Каллидем, меня
Кинжалом на смерть? Что не бросишь в море ты?
Зачем боишься стать моим убийцею? —
Она со стоном и в слезах воскликнула.
— О, как мне горьки эти все слова твои,
Какой тоскою ты наполнил сердце мне!
— Коль потеряла ты Харикла, девушка,
Не огорчайся, не тоскуй, приди в себя, —
Дросилле так на это Каллидем сказал, —
И, право, лучше жить, чем умирать тебе.
Красивей, чем Харикл, здесь много юношей,
Которых беззаветно любят девушки.
Вот так он и сказал ей, ну а девушка
Дросилла, усмехнувшись, так ответила
(Ведь часто даже горем удрученные,
Бывает, усмехнутся неожиданно,
Своим слезам, как будто, в утешение):
— Как можешь, Каллидем ты, Ксенократа сын,
Подумать, что в деревне вашей юноши
Красивее рожденных в нашем городе?
Но у меня сегодня голова болит,
И я не в силах, Каллидем, болтать с тобой.