Памятное лето Сережки Зотова

Домой они пошли вместе. Таня расспросила Сергея про Николая Михайловича, затем рассказала о своем отце. Он летал на истребителе и все время был в боях. Сбил около десяти фашистских самолетов. И его подбили. Теперь он лежит в госпитале. В самой Москве. А они с мамой эвакуировались в Потоцкое, к бабушке Фросе. Что сталось с их городом — неизвестно. Может, уже немцы захватили, а может, весь разрушен. Когда они с мамой уезжали, город все время бомбили и фронт был совсем рядом, даже слышно, как стреляли из орудий. Теперь они с мамой будут жить у бабушки Фроси все время, пока наши фашистов не прогонят. Мама уже в колхоз на работу поступила.

— А цветы у вас есть? — вдруг схватила Таня Сергея за руку. Глаза ее засияли, а лицо осветилось радостью.

— Какие цветы? — не сразу сообразил Сергей.

— Ну, всякие, на огороде. Есть?

— Нет, — помолчав, ответил Сергей. — У нас в этом году картошка росла, капуста и огурцы тоже. — Он незаметно вздохнул.

На другой день перед школой Таня зашла за Сергеем, хотя это и было ей не по пути.

— Папа письмо прислал, — радостно сообщила она. — Сам написал, мы с мамой хорошо знаем его руку. Одним словом, поправляется. У него были сильные ожоги. И руки все перебинтованы.

Манефа Семеновна приняла Таню не очень приветливо, но девочка была так возбуждена, что не заметила этого. Сергей собирал в портфель книжки, а она все говорила и говорила. Вдруг она увидела в переднем углу икону и лампадку перед ней.

— Сережка, это что у вас?

— Икона, — коротко ответил Сергей и смутился.

— Да? — удивилась Таня. — Вы разве богу молитесь?

— Все хорошие люди богу молятся, — недовольно отрезала Манефа Семеновна.

— И ничего подобного, — смело возразила девочка. — Темные молятся, отсталые. А культурные никогда. Правда? — обратилась она к приятелю, видимо ожидая с его стороны поддержки.

Но Сергей ответить не успел. К Тане вплотную подошла Манефа Семеновна и, грозя пальцем, гневно сказала:

— Такие слова грех говорить! И господь за них накажет! Потому и горе терпим: человек еще от горшка два вершка, а уже богохульствует. С такими речами ты к нам и не ходи лучше. И тебе, девчонке, не пристало к мальчишкам бегать. Бесстыдница! Совсем совесть потеряли.

Таня стояла и растерянно смотрела на Манефу Семеновну… Ведь она ничего плохого не сказала. А что пришла к Сергею, то что же здесь бесстыдного? Ей мама разрешила, и бабушка Фрося тоже. И дома, в городе, у нее были знакомые мальчишки, играли вместе; они к ней ходили, и она к ним. Ну и что же здесь такого? И все дети так поступают. Просто Манефа Семеновна злая, противная…

— А никакого греха и нет, — вдруг опять осмелев, решительно заявила Таня. — Все это выдумки.

Манефа Семеновна даже вздрогнула. Она беззвучно шевельнула губами и, схватив девочку за руку, потащила ее к двери.

— И не приходи к нам больше, — сказала она, открывая перед изумленной девочкой дверь.

Сергей чувствовал, что щеки его пылают. Он понимал, что должен что-то сделать, что просто стоять и молчать ему сейчас нельзя, что это стыдно, но не знал, на что решиться.

— Баб Манефа! — крикнул он и бросился вперед, но Манефа Семеновна, оставив на крылечке Таню, уже спешила к нему.

— Тебе чего? — захлопнув за собой дверь и остановившись у порога, спросила Манефа Семеновна.

Она смотрела прямо на Сергея, глаза у нее были злые-презлые, а лицо покрыто красными и белыми пятнами. Сергей никогда еще не видел такой Манефу Семеновну и даже отступил перед ней назад.

— Чтобы ее духу у нас больше не было. А твоего у них. И без того одна напасть за другой… Говорю перед богом, — Манефа Семеновна глянула на икону и перекрестилась, — узнаю, что ты ослушался, — уеду. В тот же час уеду. Оставайся один. И отцу отпишу, что ты неслух. Вот дождаться бы только от него письма. Сразу же и отпишу.

Таня все же не ушла.

Когда Сергей вышел из калитки, она, присев на корточки, гладила Шарика, охотно подставлявшего под ее ладонь голову и от удовольствия жмурившего глаза.

— Шаринька, видно, узнал меня, — довольно улыбаясь и словно забыв о том неприятном, что сейчас только произошло, сказала Таня. — Но он какой-то грустный стал, а раньше был веселенький. Пойдем?

Сергей кивнул головой.

— Я к тебе больше не приду. Никогда, никогда! Она злая и противная, твоя бабушка Манефа. Она тебя обижает? — вдруг спросила Таня.

— Нет. — Сергей даже смутился. — Это она сегодня такая. А за что ей меня обижать?

— Не знаю, — пожала плечами Таня. — Я бы ни за что не стала ее слушать. Баба-яга — костяная нога. — И опять неожиданно спросила: — Ты тоже богу молишься?

Таня смотрела насмешливо, и было ясно, что этот вопрос она задала просто так, ради шутки, будучи сама твердо уверена в обратном.

— Тоже придумала, — отшутился Сергей и, чтоб замять неприятный для него разговор, поведал о строгом запрете Манефы Семеновны.