На старой площади, в идеологическом отделе ЦК, не знали, то ли наградить пятитомник Ленинской премией, то ли взамен издать контрэнциклопедию, а эту изымать. Рассказывали, что особенный гнев вызван был принципиальнейшей и пространнейшей статьей А.С. Аверинцева «Христианство» и, почему-то, небольшим и не существенным для Большой идеологии моим «Счастьем». В последнем случае раздражала романтическая приватность: «А где же марксистское понимание счастья?» (вечный вопрос). В общем, не было бы несчастья, да «Счастье» помогло. А ведь и вправду, существуя в ФЭ, мы могли убедиться в том, что «вся-то наша жизнь есть борьба», а следовательно, и счастье (прямо по Марксу) в борьбе. В случае с вызывающим теологическим корпусом статей, по-видимому, подмогло фантастическое награждение их автора, молодого ученого, премией Ленинского комсомола в 1968 году (разумеется, не за участие в энциклопедии). В итоге санкций все же не последовало.
В народе выход последних томов был воспринят как знамение перемены курса в Кремле. В редакцию время от времени вбегал с вопросом человек из провинции, чтобы подтвердить свою догадку: правда ли, что в Центре уже отменили марксистскую философию? Голоса из свободного мира – и, что еще парадоксальней, из христианских, даже иезуитских, изданий – высказывали неколебимое убеждение в участии тут высшего Государственного промысла. Ему приписывались успехи и заслуги независимого философствования, а нам – роль исполнительных клерков. Еще огорчительней было встретить прямой укор от соотечественника, эмигрантского философа-публициста С. Левицкого. Приписав моей статье о Бердяеве (в БСЭ-III) «стереотипную», «идеологическую ругань», он тут же ломает голову над тем, «какие мотивы вызвали изменение тона» (значит, не все так «стереотипно»?!): попустимая ли это «дань послевоенному патриотизму» или это «следствие идеологической директивы?» («Новый журнал», Н.-Й., № 129, 1977, c. 225). Не пришло автору «Трагедии свободы», поклоннику Бердяева, в голову, что «добились мы освобожденья своею собственной рукой». В любимом «Вестнике РСХД», правда, уже в позднюю эпоху прорвавшихся плотин и нахлынувшего в журнал бурного потока сочинений из России (прямо по Розанову: миллионы лет томилась душа, так поди же, душенька, погуляй), один здешний литератор в № 136 за 1982 г. c какой-то обидой и недоброжелательностью отметил (по поводу статьи о Льве Шестове в V томе ФЭ) отсутствие привычного марксистского подхода. Но увидел он тут лишь «фантастичный» «курьез» и повод прочитать мне нотацию – как лицу из «советского официоза», рассуждающему в «тоне Фомы Аквината». (Вот так официоз!) Советскому диссиденту не хватило инакомыслия и фантазии, чтобы мыслить вне зависимости от официоза.
Для нас выход V тома был явлением праздничным, подарком судьбы, беспочвенным даром небес. Время было чужим – и мы ему посторонние. На дворе стояли поздние шестидесятые. Меж тем, к окончанию работы становилось все заметнее, что варилось в энциклопедии не два супа, а несколько супов в одной кастрюльке – многосекционной, но под общей крышкой. Пузырились теории структур и систем – зачастую на месте окрошки диамата, а марксистски окрашенная социология подогревалась в отсеке истмата. До поры до времени мы могли существовать, как в ГУЛАГе, где русский националист дружил с бендеровцем. Но крышка чуть приподнималась, и постепенно выяснялись не только расхождения позиций, но и противоречия и даже взаимоотрицания.
«Вот и сбылися мечты сумасшедшие»… Свобода, как чудо, явилась воочию, предстала de facto, а не только в мировоззрении. Что же дала свобода по сравнению с былой несвободой? «Классовые ценности» заменены «ценностями общечеловеческими» (ура!), мы можем беспрепятственно подбирать «пшеметники» к существительным, сказуемые – к подлежащим. Так пришло наше время?
Нет, свобода любит и поощряет тех, кто славословит ее одну, не очень интересуясь остальным.
Идут два праздника. На сцене, перед нами – племя молодое, с незнакомыми, невиданными еще ликами свободы. Над нами по-прежнему старые знакомцы, ревнители марксизма и классовых ценностей, хотя и в не прежней силе… и не в прежнем обличье; пережив нынешнюю революцию и не пережив ни одной ротации, большинство старых начальников и столоначальников возвышаются на тех же кафедрах и в тех же креслах. Если не продвинулись выше. А те, кто продвинулся совсем высоко, покинув все земные места, оставили их новому боевому авангарду.
Нет, на нашу улицу праздник все еще не пришел.
А может быть, и не должен прийти?
Спор – вопреки участникам?
[28] (Негасимые разногласия)