Пан Володыевский

— Превосходная или нет, — ответил пан Заглоба, — но ты все-таки с них глаз не спускай. Ты баба, и думаю, что, в конце концов, ты их сосватаешь, ибо баба всегда сделает по-своему; но только следи, как бы дьявол по-своему не сделал. Тебе будет стыдно, раз это выйдет твоих рук дело.

Бася начала фыркать на пана Заглобу, точно кошечка, потом сказала:

— Вы хвастали, что смолоду были турком, и думаете, что все турки… Азыя совсем не такой!

— Он не турок, но татарин! Тоже нашлась! Она будет за татарские чувства ручаться…

— У них у обоих больше слезы на уме, от горя… Эва притом прекрасная девушка!

— Но только у нее такой вид, точно у нее на лбу написано: «На, целуй!» Ого, тоже птичка! Вчера я заметил, что когда она за столом сидела против красивого парня, то она так сильно дышала, что тарелка от нее отъезжала, и она должна была придвигать ее к себе! Птичка, говорю тебе…

— Вы хотите, чтобы я ушла…

— Не уйдешь, когда дело касается сватовства. Знаю я тебя, не уйдешь! Но не рано ли тебе сватать — это дело пожилых людей. Пани Боская говорила мне вчера, что когда увидела тебя в шароварах, то приняла за сына пани Володыевской, который учится верхом ездить вокруг забора. Ты не любишь степенности, и степенность тебя не любит, это уж по твоей фигуре видно. Ей-богу! Настоящий школьник! Теперь на свете женщины совсем другие стали! В мое время, когда женщина сядет, бывало, на скамью, под ней скамья трещала и скрипела, точно кто собаке на хвост наступил, а ты могла бы и на коте верхом ездить, и он, пожалуй, не чувствовал бы… Говорят также, что женщины, которые начинают сватать, никогда уже не будут иметь потомства.

— Неужели так говорят? — спросил с тревогой маленький рыцарь.

Но пан Заглоба расхохотался, а Бася, прижавшись своим розовым личиком к лицу мужа, сказала ему вполголоса:

— Ну, Михалок! Будет время, мы поедем на богомолье в Ченстохов, — Матерь Божья, может быть, все переменит!

— Это, действительно, самое лучшее средство! — ответил Заглоба.

— А теперь давайте говорить об Азые и Эвуне! — сказала Бася. — Как им помочь? Нам хорошо, пусть и им будет хорошо!

— Когда Нововейский уедет, им будет лучше, — сказал маленький рыцарь, — при нем они никак не могут видеться, тем более что Азыя ненавидит старика. Но если бы старик отдал ему Эву, то, может, простив прежние обиды, они полюбили бы друг друга, как родственники. По-моему, дело не в том, чтобы сближать молодых, они и без того любят друг друга, а в том, чтобы старика уломать.

— Нововейский человек суровый, — сказала Бася.

А Заглоба возразил:

— Баська, вообрази себе, что у тебя есть дочь и что тебе приходится выдать ее за какого-нибудь татарина?

— Азыя — князь! — сказала Бася.

— Я не отрицаю, что Тугай-бей был знатной крови, но ведь и Гасслинг был шляхтич, а ведь Кшися Дрогоевская не пошла бы за него, если б он не получил прав гражданства.

— Тогда выхлопочите и для Азыи права гражданства!

— Легкое дело! Если бы даже кто-нибудь захотел причислить его к своему гербу, это должен будет утвердить сейм, нужно время и протекция.

— Вот, что время нужно, это нехорошо, а протекция найдется. Пан гетман не откажет в ней Азые, он любит хороших солдат. Михал! Напиши гетману! Хочешь, я дам тебе чернил, перо, бумагу. Пиши сейчас! Вот я тебе все принесу: и свечу, и печать, а ты сядешь и немедленно напишешь.

Володыевский стал смеяться.

— Боже всемогущий! — воскликнул он. — Я молил тебя дать мне степенную жену, а ты мне сорванца дал.

— Если будешь говорить так, я умру.

— Тьфу, еще беду накличешь! — вскричал маленький рыцарь.

И обратился к пану Заглобе:

— Вы не знаете какого-нибудь заговора против сглазу?

— Знаю, и уже сказал его! — ответил Заглоба.

— Пиши, — воскликнула Бася, — пиши сейчас, а то я не выдержу!

— Я бы и двадцать писем написал, только бы тебе угодить, но не знаю, какая будет от этого польза; тут сам гетман ничего не может сделать; оказать ему протекцию он сможет только тогда, когда придет время. Милая Бася, панна Нововейская открыла тебе свою тайну — прекрасно. Но с Азыей ты еще ничего не говорила и даже не знаешь, питает ли он такое же чувство к Нововейской.

— Как же ему не питать, если он в кладовой ее целовал!

— Золотое сердце! — сказал, смеясь, Заглоба. — Словно новорожденный ребенок, только лучше языком ворочает… Милая моя, если бы мы с Михалом вздумали жениться на всех, кого нам целовать случалось, тогда нам пришлось бы сейчас же принять магометанскую веру, и мне сделаться падишахом, а ему крымским ханом. Не так ли, Михал? Э?

— На Михала у меня было подозрение, — еще когда я не была его женой! — сказала Бася. И, закрыв ему глаза рукой, она начала поддразнивать его: — Шевели, шевели усиками! Ведь отпираться не будешь? Знаю, знаю. И ты знаешь… У Кетлинга…

Маленький рыцарь действительно зашевелил усиками, чтобы скрыть свое смущение и придать себе смелости, и сказал, желая переменить разговор:

— А ты так и не знаешь, влюблен ли Азыя в Нововейскую?

— Постойте, я переговорю с ним с глазу на глаз и все у него выпытаю. Конечно, влюблен. Он должен быть влюблен, иначе я его знать не хочу!