Пан Володыевский

Пан Заглоба закрыл двери спальни и этим прервал дальнейший разговор: он боялся, чтобы Бася не утомилась. Но она зафыркала на него, как котенок, ей очень хотелось поговорить еще, а особенно слушать похвалы своему мужеству и находчивости. Теперь, когда опасность уже миновала и стала только воспоминанием, она очень гордилась своим поступком с Азыей и требовала, чтобы ее хвалили. Не раз она обращалась к маленькому рыцарю и, касаясь пальцем его груди, говорила с видом избалованного ребенка:

— Хвалить за мужество!

Тогда он, повинуясь ей, хвалил, ласкал, целовал глаза и руки, а пан Заглоба, всегда растроганный этим в душе, притворялся негодующим и ворчал:

— Эх, совсем избалуется! Никуда будет!

Радость по поводу выздоровления Баси омрачалась только мыслью о вреде, который причинила измена Азыи Речи Посполитой, и об ужасной участи пана Нововейского, обеих Боских и Эвки. Бася тоже горевала, ибо подробности рашковских событий были известны не только в Хрептиеве, но и в Каменце и других местностях. Несколько дней тому назад в Хрептиеве остановился пан Мыслишевский, который, несмотря на измену Азыи, Кричинского и Адуровича, все еще не терял надежды, что ему удастся перетянуть на сторону Польши других липковских ротмистров. Вслед за паном Мыслишевским приехал пан Богуш, а затем получены были известия прямо из Могилева, Ямполя и Рашкова.

В Могилеве пан Гоженский, очевидно, лучший воин, чем оратор, не дал себя провести. Перехватив приказ Азыи к оставшимся в Могилеве липкам, он там напал на них с горстью мазурской пехоты и частью перерезал их, частью взял в плен; кроме того, он послал предупреждение в Ямполь, чем спас город. Вскоре затем вернулись войска, и только один Рашков пал жертвой измены. Володыевский получил письмо от пана Бялогловского, в котором сообщалось о рашковских событиях и о других делах, касающихся Речи Посполитой.

«Хорошо, что я приехал, — писал, между прочим, пан Бялогловский, — ибо Нововейский, который заменял меня, не был бы теперь в состоянии исполнять свои обязанности. Он скорее на покойника похож, чем на живого человека, и мы, вероятно, лишимся этого кавалера, ибо горе совсем придавило его. Отца его зарезали, сестра совсем опозорена Адуровичем, а панну Боскую Азыя оставил у себя. Для них уже нет спасения, если бы даже удалось освободить их из плена. Мы обо всем узнали от одного липка, который при переправе через реку свернул себе шею. Азыя Тугай-беевич, Кричинский и Адурович отправились далеко — под Адрианополь. Нововейский рвется за ними в погоню, говорит, что должен найти Азыю, хотя бы в самой середине султанского лагеря, и отомстить ему за все. Он всегда был горяч и решителен, а теперь и не удивительно: дело касается панны Боской, чью горькую участь все мы оплакиваем горючими слезами, ибо была она такая кроткая, что трудно было ее не любить. Я все же сдерживаю Нововейского и говорю, что Азыя сам к нему придет, ибо война неизбежна, а верно и то, что татары пойдут впереди. У меня есть известия из Молдавии от перкулабов и даже от турецких купцов, что под Адрианополем начинают собираться войска. Тьма ордынцев. Собирается и турецкая конница, или, как ее зовут, «спаги», а сам султан появится с янычарами. Войска будет целый муравейник, ибо весь восток двинется, а у нас войск горсточка. Одна надежда на Каменецкую крепость, ее, даст Бог, укрепят. В Адрианополе уже весна, и у нас страшные дожди и уж показывается трава. Я иду в Ямполь, ибо от Рашкова осталась только куча золы, негде головы преклонить, да и есть нечего. Притом думаю, что скоро нас всех соберут под общую команду».

У маленького рыцаря были тоже известия, и еще, пожалуй, более достоверные, потому что они были получены из Хотима: война была неизбежна. Недавно он даже известил об этом гетмана. Но письмо Бялогловского, присланное с крайнего пограничного пункта и подтверждающее те известия, которые он получил раньше, произвело на него сильное впечатление. Но не войны боялся маленький рыцарь, он беспокоился за Басю.

— Приказ гетмана собирать войско, — говорил он Заглобе, — может прийти не сегодня завтра, и тогда придется немедленно двинуться в путь, а тут Баська лежит, и погода скверная.

— Если бы и десять приказов пришло, — отвечал Заглоба, — все же Баська — самое главное. И мы будем сидеть, пока она не выздоровеет. Война не начнется не только перед концом зимы, но даже и тогда, когда наступит распутица, — ведь неприятелю придется везти тяжелые орудия против Каменца.

— Вечно в вас старый волонтер сидит! — нетерпеливо ответил маленький рыцарь. — Вы думаете, что можно жертвовать приказом ради частных дел?

— Если тебе приказ дороже Баси, то сажай ее на телегу и поезжай. Знаю, знаю, что ты, чтобы поскорей исполнить приказ, готов подсадить ее вилами, коли она сама на телегу сесть не сможет. Черт вас возьми с такой дисциплиной! В старину человек делал что мог, а чего не мог — не делал. На словах ты сострадателен, а пусть только крикнут: «Айда на турок!» — ты сейчас плюнешь на сострадание, а эту бедняжку потащишь за собой на аркане.