Пани Боская все время, пока Володыёвский читал письмо, плакала, а Зося вторила ей, возводя к небу свои лазоревые глазки. Между тем, не успел еще пан Михал закончить чтение, прибежала Бася, уже переодевшаяся в женское платье, и, увидев слезы на глазах матери и дочери, встревоженно принялась выспрашивать, в чем дело. Тогда пан Михал прочитал ей письмо, она же, внимательно все выслушав, не задумываясь горячо поддержала просьбы гетмана и Боской.
– Золотое у пана гетмана сердце! – воскликнула она, обнимая мужа, – но и мы ему не уступим, да, Михалек? Пани Боская погостит здесь у нас до возвращения супруга, а ты месяца за три вызволишь его из Крыма. А то и за два, верно?
– Завтра же, нет, через час! – шутливо промолвил пан Михал. И добавил, обратившись к пани Боской: – Супруга моя, как видишь, в долгий ящик ничего откладывать не любит.
– Да благословит ее за это Бог! – сказала Боская. – Зося, целуй руки пани Володыёвской.
Но пани Володыёвская и не подумала протянуть руки для поцелуя, а вместо этого они с Зосей еще раз облобызались, потому что как-то сразу пришлись друг дружке по душе.
– Будем держать совет, милостивые судари! – воскликнула Бася. – Совет, совет, живее!
– Живее, а то у ней земля горит под ногами, – пробурчал Заглоба.
На что Бася ответила, тряхнув светлыми вихрами:
– Не у меня под ногами земля горит, а у этих женщин в сердцах от горя огонь пылает!
– Никто тебе в твоих благих намерениях препятствовать не собирается, – сказал Володыёвский, – только сперва надобно выслушать историю пани Боской во всех подробностях.
– Зося, расскажи все, как было, мне слезы говорить мешают, – промолвила почтенная матрона.
Зося потупилась, уставя взор в землю, и зарделась, как маков цвет, не зная, с чего начать, ужасно смущенная тем, что предстоит держать речь в столь многолюдном обществе.
Но пани Володыёвская пришла ей на помощь:
– Так когда ж, Зоська, пана Боского угнали в полон?
– Пять лет тому, в шестьдесят седьмом, – тоненьким голосочком ответила Зося, не поднимая длинных своих ресниц.
А потом выпалила одним духом:
– Тогда о набегах и слуху не было, а батюшкина хоругвь стояла под Панёвцами. Батюшка с паном Булаёвским надзирали за челядью, что в лугах стада пасла, а тем часом пришли татары с валашского шляха и схватили батюшку вместе с паном Булаёвским, но пан Булаёвский уже два года как вернулся, а батюшка не возвращается.
Тут две крохотные слезинки скатились у Зоси из глаз, а Заглоба при виде этих слез так расчувствовался, что сказал:
– Бедная крошка… Не горюй, дитя мое, вернется батюшка, еще на свадьбе твоей плясать будет.
– А гетман писал пану Злотницкому через Пиотровича? – спросил Володыёвский.
– Пан гетман писал насчет батюшки пану познанскому мечнику через пана Пиотровича, – тараторила дальше Зося, – и пан мечник с паном Пиотровичем отыскали батюшку у Мурза-бей-аги.
– Черт побери! Я этого Мурза-бея знаю! Мы с его братом побратимы, – воскликнул Володыёвский. – Неужто он отказался пана Боского отпустить?
– От хана был приказ батюшку отпустить, но Мурза-бей, свирепый такой, жестокий, батюшку спрятал, а пану Пиотровичу сказал, будто давно уже его в Азию продал. Но другие пленники говорили пану Пиотровичу, что это неправда и что Мурза нарочно так говорит, чтоб подольше над батюшкой измываться, потому как Мурза этот всех татар злее. А может, батюшки тогда в Крыму и вправду не было: у Мурзы свои галеры есть, и гребцы нужны, и вовсе он папеньку не продавал; все говорили, что Мурза лучше невольника убьет, нежели продаст.
– Истинная правда, – сказал Мушальский. – Мурза-бея этого весь Крым знает. Страшно богатый татарин, но народ наш ненавидит люто: четверо его братьев полегли в набегах на польскую землю.
– А нет ли у него часом среди наших побратима? – спросил Володыёвский.
– Навряд ли! – послышалось со всех сторон.
– Объясните мне наконец, что такое побратимство? – попросила Бася.
– Видишь ли, – сказал Заглоба, – когда после войны начинаются переговоры, солдаты вражеских армий друг к другу наведываются и заводят дружбу. Случается, какому-нибудь рыцарю полюбится мурза, а мурзе – этот рыцарь, вот они и поклянутся в дружбе до гробовой доски, которой название – побратимство. Чем воин прославленнее, как, например, Михал, я или пан Рущиц, что теперь командует рашковским гарнизоном, тем больше охотников с ним побрататься. Такой человек, ясное дело, с кем попало брататься не станет, а также поищет достойнейшего среди самых знаменитых мурз. Обычай же таков: двое воду на сабли льют и клянутся в дружбе. Понятно?
– А если потом случится война?