Пандора

Он останавливается и озирается, пытаясь понять, где находится. Когда Кумб объяснял, как найти его квартирку на последнем этаже портовой постройки, и говорил о том, что ему предстоит преодолеть море грязи, Эдвард решил, что тот шутит. Глядите вправо, за груду ящиков, вспоминает он указания здоровяка. Завидев ящики, Эдвард продолжает свой путь и благодарит судьбу за то, что сегодня утром подморозило и слякоть затвердела. Но он все равно старается держаться деревянных мостков, положенных здесь, судя по всему, недавно, а не шагать по голому грунту.

Эдвард едва не проскакивает мимо лестницы и с сомнением разглядывает полусгнившие ступеньки, ведущие наверх. Выдержат ли они его вес? Но коли они выдерживают массивного Кумба, рассуждает он, то, наверное, и под ним не обвалятся. Держась за перила одной рукой (второй он по-прежнему защищает лицо от вони), он взбирается по шатким ступеням. Дойдя до двери, стучит.

Ответа нет. Эдвард хмурится. Он понимает, что явился слишком рано, но после прошлой ночи, после того, что случилось с Дорой… Уже не в первый раз за нынешнее утро он вновь восстанавливает весь ход событий, и в его душе закипает гнев.

Они с Корнелиусом поспешили за Дорой в магазин, вошли в дверь, отделяющую жилую половину, и, проследовав мимо перепуганной женщины, которая молча указала им пальцем наверх, поднялись по лестнице на самый верхний этаж. В чердачной комнате царил полный разгром: здесь явно что-то искали. Личные вещи Доры – он и не подозревал, насколько скуден ее гардероб – разбросаны по полу. А сама она стояла на коленях, спиной к двери, и Эдвард, оставив Корнелиуса снаружи, подошел к ней и протянул руку…

Ему никогда не забыть ее лица. Никогда не забыть, как бережно она держала на руках мертвую птицу.

У нее шок, сказал ему тогда Корнелиус. Дора не проронила ни слова, когда они помогли ей подняться на ноги, ни звука не произнесла в карете, она молчала, когда, не желая будить миссис Хау, они сами уложили ее в постель в одной из гостевых комнат особняка Корнелиуса, после чего Эдвард и принял решение увидеться с Кумбом как можно скорее.

Он заставит Иезекию заплатить за все.

Эдвард исправит все, что тот наделал.

Он снова стучит в дверь. Тишина. Эдвард уже собрался уйти, но тут какое-то интуитивное чувство – возможно, дурное предчувствие – заставило его передумать. Он с силой толкает дверь, надеясь ее распахнуть, и она пугающе легко поддается.

Если смрад в порту казался Эдварду невыносимым, то к пахну́вшей на него вони он оказался просто не готов. Даже сквозь свою ладонь, прижатую к лицу, он ощущает зловоние, которое не в силах описать. Вонь заставляет его придавить ладонь ко рту и ноздрям так, что ему становится трудно дышать. Он опускает свободную руку в карман, достает оттуда носовой платок и прижимает его к лицу. Это помогает, хоть и не слишком.

Превозмогая отвращение, он входит в комнату. Оказывается, это единственная комната, которая не ведет больше никуда, – только поперек комнаты висит занавеска. Вместо стола – перевернутый ящик со стоящими вокруг него тремя колченогими стульями. В углу небольшая печурка, а справа от нее старенькое бюро с выдвинутыми ящиками. И больше ничего. Как Кумб может жить в таких жутких условиях? Да и кто бы смог?

Эдвард смотрит на занавеску. Она изгваздана коричневыми пятнами. Ему совсем не хочется знать, что за ней, но его ноги словно обладают собственным разумом и властно несут его через комнату. Он останавливается перед занавеской и шумно дышит через носовой платок. А потом свободной рукой отдергивает занавеску вбок.

– Господи Иисусе!

Эдвард отшатывается назад и, уже не в силах сдержаться, извергает из себя поток рвоты. Потом роняет носовой платок, теперь уже совершенно бесполезный, и, судорожно сделав несколько глубоких вдохов, проводит дрожащей ладонью по глазам.

Такого я не ожидал, думает он, это выше моих сил. Кто мог такое сотворить?

Но он знает ответ. Он сразу все понимает.

Эдвард сглатывает и приседает. Потом очень медленно снова отодвигает занавеску.

Там стоят три лежанки. На каждой лежит человек. Ближайший к нему, похоже, умер какое-то время тому назад. Кожа ссохлась и пожелтела, остекленевшие глаза широко раскрыты, в уголках губ запеклась белая корочка. Подушка под его головой покрыта кроваво-коричневыми пятнами. Но странное дело, вовсе не от вида трупа – хотя это и устрашающее зрелище – у него сводит живот, и он снова чувствует рвотный позыв.

Эдвард заставляет себя посмотреть туда.