Панджшер навсегда

– Может, врут. – Ремизов неопределенно пожал плечами, он начал понимать, что правда всегда рядом, но всегда на замке. – Может, нет. Познакомимся со взводным, там разберемся. Если что и было, не расскажет. Ты языком не трепи попусту.

– Я что? Мужики на складе говорили. Они и в Баграм, и в Кабул мотаются.

– А что солдаты, кто такие, откуда?

– Дуйсембаев и Оспанов, казахи. Оба из Союза, по году отслужили в Молдавии. Накаченные ребята, спортсмены. Только как бы проблем с ними не заполучить. Держатся дерзко. Наверное, там, у себя, к дедовщине привыкли.

– Опасаются наших дембелей? Ничего с ними не случится, замполит вернулся, теперь есть кому ими заняться.

– Кого у нас опасаться? После того как Абдуразакова и его компанию списали со счетов, матерых наглецов не осталось. Стансков, Булатов только переведены, они о доме больше думают, а Яресько с дружками хоть и мутит воду, но авторитета не имеет. Да и какой авторитет, когда командир роты на месте и разгильдяям спуску не даст.

– Старшина! Угомонись. – Ремизова покоробило от нахальной лести.

– Так правда ведь.

– Мужики, правда в том, что и мы с вами, и все они на войне. И послезавтра я приглашаю вас в рейд на Парандех. Идем в голове батальона. Такая вот правда.

Почему отстранили от командования Чигирина, никто точно не знал, но, по мнению офицеров полка, ему не простили огромных потерь в августе и сентябре и близких контактов с начальником афганской уездной контрразведки, оказавшимся предателем. Контрразведчика арестовали здесь же, в Рухе, Усачев сам наблюдал картину, как крепкие парни в камуфляже выскочили из подъехавшего автомобиля и ворвались в дом комитета ХАД, а через минуту вывели его начальника со связанными за спиной руками. Что сказал хадовец на допросах? Может быть, объяснил, почему наши роты так часто напарывались на засады, может быть, назвал свой источник информации? Во всяком случае, несколькими днями позже Чигирина отправили в Союз, а вместо него прибыл подполковник Кашаев. Он и возглавил очередную операцию.

В первый день рейда, на закате, как обычно, шестая рота попала под плотный огонь душманов. Кто теперь скажет, пришел ли черед везению, или рота постепенно усваивала науку войны, но потерь у Ремизова не было. Артиллерия дала несколько заградительных залпов, потом наступила ночь. Утром распоряжения продолжить движение не поступило. Солдаты дремали, греясь под лучами осеннего солнца, они никуда не спешили, командиры тоже не торопились, предпочитая, чтобы солнце сместилось на юг и светило им в спины, Усачев же понимал, что командование решает очередной ребус. После десяти часов со стороны Баграма появилась пара штурмовиков. Вот, оказывается, кого мы ждали. А с вечера решить не могли. Первая бомба упала в ущелье справа, где-то впереди шестой роты, следующая – в ущелье слева, вблизи небольшого пустого кишлака. Смысл бомбардировки показался комбату неясным, и он запросил по связи командира полка.

– «962»-й, какая цель у «Грачей»?

– Гребень хребта перед твоим шестым хозяйством.

Но пока комбат вел переговоры с Кашаевым, бомба со стабилизирующим парашютом, третья по счету, упала рядом с шестой ротой, разрыв пришелся на мягкую породу и выбросил над хребтом фонтан земли и щебня, облако желто-коричневой пыли, прикрывшее на минуту людей. Ремизов сразу же вышел на связь, у него обошлось без потерь, но голос был тревожным, пара штурмовиков снова заходила на боевой курс. Весь гребень хорошо просматривался с высот, которые занимали и комбат, и командир полка, и картина происходящего стала очевидной. Эфир немедленно взорвался десятками сообщений, отовсюду летели зеленые ракеты, обозначавшие со времен отечественной войны своих, но авианаводчик, работавший с полком, никак не мог достучаться до этих закованных в дюралевую броню всадников апокалипсиса. Вдруг все замерло. От пикирующего штурмовика оторвалась еле видимая точка, и те, кто видел и понимал, что происходит, внезапно осознали, что изменить уже ничего нельзя. Усачев всматривался в двенадцатикратный бинокль, перед глазами в линзах вздрагивала высота, бежали люди, внезапно все это закачалось и превратилось в одно большое грязное облако. В горле пересохло, заныло и остановилось сердце, шестая рота упорно притягивала к себе несчастья, две недели назад ее рвали осколки артиллерийских снарядов, сегодня накрыли авиационные бомбы. Шли и тянулись долгие секунды, эфир молчал, никто не решался первым нарушить эту казавшуюся священной тишину.

– «Альбатрос», я – «Дрозд», прием! – Скрипучий глухой голос, которому будто бы не хватало кислорода, неуверенно прокатился по десяткам наушников.

– «Альбатрос» на связи! – почти закричал Усачев.

– Бомба рядом легла. Людей проверил, раненых нет.

– Понял тебя. – На самом деле Усачев ничего не понял, прямое попадание, которое он наблюдал, никому не оставляло ни надежды, ни шансов. И запоздавшая нервная дрожь, пробежавшая по всему телу, самым лучшим образом это подтвердила.