– Ничего не стряслось. Я тебе хохму сейчас расскажу. Короче, сегодня утром на построении Помидор самогонный аппарат на голову Филиппову чуть не надел.
– Помидор?
– Ну да, командира полка теперь так зовут. Это надо было видеть. Ходит перед строем, трясет ржавой железкой, из которой змеевик торчит, глаза вылупил, орет на комбата, слюной брызжет, как будто из психушки сбежал: «наркоманы», «алкоголики», «всех на чистую воду выведу». Филиппов стоит ни жив ни мертв, голову наклонил, в землю смотрит, а Помидор как раз эту железку над ним поднял… У меня конвульсии начались, живот от смеха вот-вот лопнет.
От еще свежих воспоминаний Черкасова снова разобрал смех.
– Тут и до тебя добрались. Спрашивает, где самый главный наркоман и алкоголик? Комбат не знает, что ответить. Савельев за тебя вступился, сказал, что ты на посту, что службу организовал согласно уставу. Помидор и на начальника штаба наехал. Какой устав, если он самогонку каждый день хлещет. Ну на того где сядешь, там и слезешь. Короче, повеселились, но тебе все-таки лучше с банькой подождать.
В промежутках между приступами нервного смеха, когда Черкасов переставал улыбаться, на смену фарсу на секунды прорывался совершенно серьезный, ищущий взгляд его серых раскосых глаз, приоткрывая другой слой натуры, но его тут же сметала новая волна прерывистого смеха.
– Я-то подумал, вы тут с Кондратом вдвоем по-тихому самогоночку попиваете, а меня в гости не зовете. А вы, как мишки гималайские, на одном сгущенном молоке. Пардон, гостеприимство изображать не надо, можете не угощать. – Он сразу отклонил предложение попить чайку. – У меня и от чая, и от молока скоро аллергия начнется.
– Ты на посту «тревоги» проводишь?
– А как же. Только без стрельбы, а то попадешь не туда, а на мне и так шесть лет условно, а ну их на фиг. Да «духи» и так все давно в штаны наложили, ты по ночам такие концерты устраиваешь на все ущелье. Как раз за двоих.
Неделю пришлось подождать, ограничиваясь робкой струйкой холодной воды из обычного умывальника. Запрет на баню не распространялся на солдат, сержантов, и Кондрашова, так что Ремизов, как настоящий капитан корабля, в этот раз сошел со своего мостика последним, чтобы спуститься вниз, в полк, и попариться от души.
– Ну, давай, колись, – с юмором встретил ротного Савельев, когда тот прибыл в штаб батальона на доклад.
– Да что докладывать-то? Все и так ясно.
– Когда успел наркоманом стать, алкоголиком? – Савельев смеялся.
– Сказать по правде, я дурака свалял. Проверял я этот блиндаж, разумеется. Все чисто, аккуратно, по-военному. И по-домашнему уютно. Фещуку я, как себе, доверяю. У меня и вопроса не возникло, что там в этих пакетах. Зубной порошок, что ли?
– Ладно, ладно, не объясняй. Все там в порядке. Сода питьевая, обыкновенная сода. Ну а Литвинов «молодец», подставил тебя по полной программе. – И, одернув улыбку, спросил: – Ты на меня-то обиду держишь?
– Что вы, товарищ майор? А то я не понимаю, – бодро ответил ротный.
– Может, и понимаешь. Только орден твой зарубили – отозвали документы.
– Мне за государеву службу и медали хватит.
– Ну, дай бог, – не очень весело проговорил начальник штаба. – Я рад, что ты так легко это воспринял. Ну а как же твоя жажда справедливости?
– Переживу как-нибудь.
– Переживи. За эту жажду и Усачев тебя не жаловал, и Филиппов сейчас не любит. Прямолинейность, то есть отсутствие гибкости, – это все-таки легкомыслие, а иногда непозволительное.
– Не понял.
– Объясняю. Когда, например, комбату для личного пользования нужен самогон, он к тебе не обращается. Почему? Поручение не имеет отношения к службе, понятно. Офицеру не пристало заниматься сомнительными делами, и это понятно. Но самое главное, ты воспримешь его как нечто неприличное. Но это жизнь, комбат должен свой вопрос решать. Он напрямую обратится к твоему старшине. Кстати, и обращается. А тот рад услужить и еще добавит от себя, мол, сделаем в лучшем виде. В конце концов, он попросит об этом меня, своего начальника штаба. Как результат – ты не контролируешь эту ситуацию и к тому же напрягаешь отношения со своим старшиной. Вот что значит отсутствие гибкости. Теперь понял?..
– Да, в общем, понял. – На лице Ремизова при этом было написано обратное. – Но ведь мы здесь, в Афганистане, совсем по другому поводу собрались.