Паноптикум

— Значит, ты хочешь торговать кормом для обезьян? — спросил он низким, вибрирующим голосом, в звуках которого ясно слышался швабский акцент, так же как у Розенберга — его мягкое диалектальное произношение. — Ну ладно, Розенбергерер, разрешаю. Но если ты меня обманул и все же окажется, что мальчишка — еврей, несдобровать тебе, Розенбергерер!

Яни не мог выдавить из себя ни слова. Пятясь, вышел он из комнаты, не отрывая взгляда от главного советника по звериным делам.

6

Однажды Розенберга вызвали в контору. За ним пришел Элек Цобойя, рассыльный, бывший когда-то служителем при зверях, а теперь, по существу, исполнявший ту же работу в конторе директора. Элек Цобойя перенес на служащих конторы, а в первую очередь на самого главного советника по звериным делам всю симпатию, которую он когда-то питал к обезьянам.

— Ай-яй! — сказал Розенберг Яни Чуторке и двум другим мальчикам — Лаци Розенбергу и Дьёзё Вахмате. Он обтирал соломой порученных ему пони, а ребята с большим вниманием наблюдали за каждым движением дяди Абриша.

— Бог на помощь! — снисходительно поздоровался Цобойя.

— Вам также! — ответил Розенберг. — Что принесли хорошенького?

— Вас зовут в контору, Розинберг, — объяснил Цобойя, умышленно, в подражание своему начальнику, искажая фамилию Абриша.

— Не «и», а «э», как Элек. Понимаете, точно так же, как Элек, Элек Цобойя, от которого мне часто попадает, но который никогда никакой пользы не приносит. — Тут дядя Абриш подмигнул детям и еще раз протянул: «Э-э-э-э-э», чтобы подразнить Цобойю.

— Пройдет у вас хорошее настроение, Розинберг, — раздраженно сказал ему Цобойя, — очень скоро пройдет, когда узнаете, зачем вас зовут в контору.

Розенберг, не оставляя ни на минуту своего дела, тщательно скреб пони и продолжал разговор с Цобойей.

— Оно у меня уже прошло, дорогой мой Элечка, мой единственный любимый сынок, прошло от отвращения к тому, кто мне так угрожает, — продолжал и дальше дразнить его Розенберг, все время подмигивая трем мальчикам. Закончив чистить пони по кличке Лаци, он ушел вместе с Цобойей.

— Сядьте на обезьянью скамейку и ждите меня, пока я не вернусь, — приказал он ребятам.

Все трое уселись перед клеткой с обезьянами и стали уничтожать остатки обезьяньего корма из корзинки Яни. Они очень волновались, пока ждали дядю Абриша, но все же, разговаривая между собой, старались подыскивать все слова на «э» и весело смеялись. Победителем из такого оригинального соревнования вышел Дьёзё Вахмата.

Не прошло и двадцати минут, как Розенберг вернулся из конторы потный, красный и очень сердитый. Еще издали он стал кричать ребятам:

— Уж лучше иметь дело с Муки, чем с этим зверем.

Дядя Абриш весь дрожал. Он присел на скамью рядом с ребятами и тоже принялся за обезьяний корм.

— Дело в том, — начал он наконец свой отчет, — что Пепи, маленький львенок, неделю назад укусил Фридриха за ногу, прямо сквозь штаны вцепился ему в икру. Из-за этого и позвал меня Флориан Вантцнер. Слышали бы вы, как он вопил! И как он пил! Глоток — ругательство, ругательство — глоток. «Идиот! Скотина! Иудей! — так и сыпалось на меня градом. Ты, говорит, организуешь делегацию из-за икры Фридриха? Хочешь на меня жаловаться? Что? Организуемся? Агитируем? Будоражим людей? А если Пепи прокусил штанину Фридриху, мне очень жаль, продолжал он дальше, — да, именно жаль, что Фридрих до сих пор не научился обращаться с животными так, чтобы они его не кусали. Что же касается штанов, то их тоже очень жаль, но дела до них мне нет никакого: столичный бюджет не позволяет нам покупать по нескольку пар штанов служителям. А если господин Фридрих жалеет свои штаны, пусть выберет себе другую профессию, нам здесь не нужны такие крикливые социалисты, как этот Фридрих». Даже передать не могу вам, как он кричал, а я стоял и удивлялся, какое крикливое животное этот главный советник по звериным делам. Потом я сказал ему: «Драгоценнейший господин главный советник, не извольте так волноваться, а то, не дай бог, вас хватит удар, а где мы еще найдем такого звериного советника, как вы? Да во всей Венгрии… — что я говорю! — …во всем мире не найдешь такого». А он посмотрел на меня и говорит: «Разве не ты взбудоражил их?» Тут он зарычал, ну прямо не как звериный советник, а дикий зверь. Я стал его успокаивать, что, мол, клянусь вам, драгоценнейший господин главный советник, никого я не будоражил, вот разве только Пепи… А он как набросится на меня, как заорет: «Не строй мне здесь дурака! Я тебя в тюрьму упрячу! Ты — бунтовщик! Ты к мировому господству стремишься! Иудей ты этакий! Ты что, воображаешь, что твоим сородичам удастся поднять против нас бунт? Что? Ха? Отвечай!» И он опять стал пить и пил так долго, что даже борода его намокла в палинке.