Паноптикум

Осколки парадоксов кололи череп изнутри. Антигона помотала головой, вытряхивая их, но мысли продолжали думаться без ее участия. Будто кто-то транслировал их в мозг, с характерным стрекотанием прокручивая ручку допотопного кинопроектора.

Внизу хлопнула дверь – пол мансарды качнулся, словно палуба попавшего в шторм корабля. Отец ушел на работу, значит, можно больше не прятаться.

Зря Антигона пыталась поведать ему истину. Отец ничегошеньки не понял. Может, найди она томик трагедий, когда-то подброшенный в отцовский портфель змеей, то звучала бы убедительней, но без вещественных доказательств… Ничего не вышло. Отец смотрел на нее, как на умалишенную.

После того разговора он исчез на несколько часов и вернулся под вечер, собранный и хмурый. Сказал, что в субботу они «кое-куда съездят». Суббота уже завтра – от этой мысли бросило в дрожь. Больше года Антигона не выбиралась дальше магазина, а последний месяц даже выйти за порог стало немыслимо: мир за пределами дома был слишком шумный, яркий и быстрый, и она могла воспринимать его только сквозь защитный фильтр оконного стекла.

С усилием ворочая затекшими конечностями, Антигона поднялась с постели. Тело казалось закованным в железные доспехи. И болело – не физически, но… Просто болело. Боль эта была так велика, что убила бы все живое на земле, но не могла вырваться за пределы крошечной точки в пояснице, где застрял ключ, управляющий движениями куклы на сцене.

Ключ заставил Антигону повернуть голову. Осмотреть себя: на бедрах и руках красовались свежие, слегка поджившие полосы. Как наносила эти порезы, она не помнила.

Наверное, змея окрепла настолько, что смогла сама прокусить кожу.

Эта догадка странным образом успокаивала. Теперь списание платы будет осуществляться автоматически.

Рядом на кровати лежал ноутбук со скорбно склоненной крышкой. Антигона погладила тачпад, и на экране показалась старенькая запись из ее блога. В глубине кукольной души она скучала по Тоне – по ее жизни-сну, по ее безнадежно глупой и бесконечно мудрой юности. Все связи с жизнью «до» – до истины, до Антигоны – были порваны. Кроме одной.

Тоня завела блог в девятом классе. Делилась размышлениями о жизни и робкими стишками. Пыталась придать осмысленную форму пугающим процессам, что происходили у нее внутри. «Броуновское движение чувств», – так она называла это в своих записях.

Обнажать душу перед чужими людьми было страшно и приятно до легкой щекотки. Как и играть в рулетку: найдут ли родители блог? как отреагируют на прочитанное? Но родители ничего не искали, Илья тоже плевать хотел, что там сестра строчит за ноутбуком – «мелкая» наскучила старшему брату, едва ему исполнилось лет тринадцать. У блога было пару десятков читателей, да и те в последнее время не заглядывали.

С молчаливого согласия своего прежнего «Я» Антигона переняла обязанность вести электронную летопись их жизни, но летописец из нее вышел никудышный: мысли выпрыгивали из головы, не желая ровненьким рядком моститься в текст. Зато ей нравилось листать старые записи. Правда, иногда, измучившись болезненной ностальгией, Антигона принималась хаотично удалять посты, а потом рыдала, жалея, что потеряла часть себя. Порывалась даже снести весь блог, но замирала, наведя курсор на роковое «Удалить», и уплывала по волнам памяти, засыпая в обнимку с ноутбуком. Покончить с блогом навсегда Антигона так и не решилась. Примеряя старую кожу – сухую, тонкую, израненную, она вспоминала себя целой и полной слов. Новых-то внутри почти не рождалось, да и те, что приходили, были недоношенные и слабые.

Вдруг что-то подкатило к горлу рвотным позывом, скрутило внутренности. Больное, страшное. Но сильное.

Напиши меня. Вырви меня из себя.

Пальцы забегали по клавиатуре:

«снова бессонница

смахнет песок с лица

а мои легкие

слабокрохкие

жаждут как воздуха глотнуть лавы

извергшейся из Везувия

пытаясь выкашлять гной кровавый

кажется я обезумела

и пишу недостихами

прощайте

Бог с вами»

Антигона нажала «Опубликовать». Не перечитывая. Ее накрыла легкость с привкусом желчи, как после настоящей рвоты.