Пантанал

— Она как-то спросила меня, какой напарник лучше. Белый или черный? Я ответил, что зависит от времени суток. Если ночью, то лучше белый. Он более заметный, поэтому его убьют первым.

— Дурак ты, Деко! — в сердцах воскликнул Вершинин. — Такие вещи ребенку говорить. Не упоминай слово «смерть» вообще!

На этом и расстались. Но и в такси, и уже в отеле Вершинин никак не мог решить, какой напарник лучше для него: белый или черный. Во всяком случае, белый никогда не накормил бы его изумительной свининой с бобами. Негры лучшие кулинары в мире, общеизвестный факт.

Ля пистон. 29 июня.

Поспать Вершинину не дали. В командировках в колониях это была его привилегия-спать сколько влезет. Доктор считал, что его сонливость признак крепчающей депрессии, но доктор был дурак. Разве может его депрессия быть крепче. Куда уж больше.

Он бы давно пустил себе пулю в лоб, если б не желание во что бы, то ни стало совершить добрый поступок-прибить эту скотину Жуста. Освободить мир сначала от гнуси, а потом и от себя самого. Пойти по дороге бумажных цветов навстречу Сашке, а то он там измучился совсем один.

Он часто видел сына во сне. Сначала ежедневно, потом через день. Затем каждую неделю. Тот все время снился на фоне громадных пустых неуютных помещений. Иногда целых городов, в которых он был единственным жителем.

И он молчал. Вершинин спрашивал, как он. Рассказывал о себе. Клялся отомстить, указывая на перемещения Жуста по Европе и говоря, что ему не уйти от возмездия. Сашка не выказывал никаких чувств.

Вершинина била истерика.

— Ты считаешь, что я виноват в твоей смерти? — кричал он и просыпался от собственного крика в своей элитной пустой квартире на подушке, залитой слезами.

Он шел на кухню, шлёпая босыми ногами по холодному 3Д-полу, пил холодную водку, не чувствуя ни холода, ни крепости. Смотрел в ночь за окном, в которой бегущие автомобили создавали лишь ощущение неуюта, а агрессивная реклама раздражала. Ему не нужны были ни участок за городом, ни новая машина. Он везде был лишним. Одинок как последний патрон. Всех врагов перестреляли, а один ушел. Но его обязательно догонят, боек пронзит капсюль, воспламенится порох, и уйдет пуля прямо в цель. Он же сам покатится закопченной никому не нужной гильзой под ноги стрелку.

Но в это утро он определенно кому-то понадобился. Когда в дверь постучали, он зло крикнул со сна:

— Идите… на ресепшн, позвоните оттуда как положено!

Никто конечно не ушел. Вместо этого тренькнула карточка, вставленная в репликатор, и дверь распахнулась. Вошел Подольников в своем вызывающем фиолетовом галстуке.

— Скажите, Егор, а вы галстуки стираете? — поинтересовался Вершинин.

— Они одноразовые. Мы очень беспокоились за вас. Уже почти 10. Вам звонили, вы трубку не берете. Лягушатники стали борзыми в последнее время. Меня прислали за вами. В комендатуре нас ждет мадам Коликова.

— Мне надо принять ванну, выпить чашечку кофэ.

— Там вам будет все! — пообещал Подольников.

У отеля, привлекая всеобщее внимание, стоял армейский «Тигр».

— Еще бы на танке приехали! — проворчал Вершинин.

— Район неблагополучный.

— Чего ж меня здесь поселили? Надеетесь, прирежут ночью и не придется командировочные платить?

— Я могу воспринять это как оскорбление при исполнении.

— Это не оскорбление, а констатация факта, — с удовольствием продолжил Вершинин, пикировка была его хобби. — Кто на самом деле меня сюда устроил? Не Коликова же лично! Признайтесь, это сделали вы. Вам сказали подыскать что-нибудь похуже, вы и расстарались!

— Обижаете, Евгений Палыч!

— Я обижаю? — удивился я. — Это подсудное дело, Егор. Существует должностная инструкция, рекомендации на худой конец, где должны заселяться работники дипмиссии, а вы, желая выслужиться, ее нарушили. Коликова в стороне останется, а тебе вдуют по полной!

— Попрошу не употреблять бранных слов по отношению к должностному лицу! — выдавил покрасневший Егор. — Вдуют-это звучит некрасиво!

— Некрасиво это ерунда, это еще и больно!

— Известно по собственному опыту? — ухмыльнулся Подольников.

Ничего не боится сученыш. Наверняка лапа в правительстве.

— А как же? — признался Вершинин. — Судя по приему, мне и сейчас вдуют. Но я человек привычный, а вы?

Подольников неожиданно покраснел.

— Опа! — вырвалось у Вершинина. — Вы что с задним приводом?

— Прекратить! — Подольников сорвался на фальцет. — Я на вас в суд подам!

Он велел водителю остановиться и вышел.

— Егор, а кто меня будет сопровождать? — крикнул Вершинин.

— Ничего, я дорогу в комендатуру знаю! — успокоил водила.

Комендатура. Париж, улица Фабурже-Сент-Оноре, 52. 29 июня. 11.00

Татьяна Афанасьевна Коликова находилась в присутствии одна. Что-то быстро писала самопиской, наклонив белокурую головку и поблескивая очечками. В заостренной мордочке просматривалось нечто крысиное.

Ну и рожа, подумал Вершинин.

— Вы прекрасно выглядите! — сказал вслух.

— Ваши дела не очень! — заметила прокурор.

И не подкопаться, дела у прокурора.

— Что уже дело завели? Быстро, — сделал кислую мину Вершинин.

— А что вам за вчерашний дебош в ресторане путевку в санаторий?