Пантелеймон Романов

— Верно, верно, — сказал Захар, — у нас тоже так-то.

— Ну что же, когда таких-то раненых кололи, тоже кричали? — спросили старушки.

— Мы кричали, а барчуки нет. Они, бывало, когда свинью поймаем, так первое дело — тащи к ним, — любили их штыками колоть, особливо когда боев долго не было.

— Это первое дело… На этот счет молодцы, смелые были.

— Бывало, еще смеются над нами, что у нас от человеческой крови руки трясутся.

— Теперь не затрясутся, — проворчал Андрюшка со своего бревна.

— Теперь… про это никто и не говорит, — сказал недовольно Захар, оглянувшись на Андрюшку.

— Теперь, можно сказать, тоже школу хорошую прошли, — сказал Филипп, — сами образованные стали. А прежде бывало… — он макнул рукой и, усмехнувшись, покачал головой, — даже перед мальчиками перед этими стыдно было, до чего крови боялись, особливо кто постарше, как подумаешь, бывало…

— Думать — спаси бог… У нас молоденький офицерик был, так тот все нам говорил: первое дело не думай да ори покрепче. Вот тебе, говорит, вся наука.

— А все-таки господам небось трудней было, — можно сказать, головой приучены работать, а тут во всю войну не думай, а только ори во всю глотку.

— Привыкли… И наука тоже помогла небось.

— Конечно, когда охота есть, скоро привыкнуть можно.

— Вот священник с крестом тоже хорошо помогал; как выбежит бывало, вперед, так прямо в голове помутится, летишь как очумелый, только ищешь глазами, в кого бы штыком пырнуть.

— Да, с крестом здорово! Тут, кажется, отец родной подвернись, и того зарежешь, — сказал Захар.

— Ах, господи, какой народ стал, — сказала старушка Аксинья, — и отчего так? Батюшка в церкви уж прошлое воскресенье говорил: опомнитесь, говорит вы сердцем ожесточились, хуже, говорит, зверей стали, образ божий, говорит, потеряли, неужто по-человечьи-то нельзя? Потом вышел с крестом, а мне будто стыдно крест-то целовать, а с чего — сама не знаю.

— С нами тоже встрелся наш ротный, — сказал Филипп, — добрый человек, тихий такой, только до немцев был — яд; тоже, бывало, говорил, чтобы первое дело — не думать. Разговорились мы по душам: что же это вы, говорит, словно звери стали? Что это с вами сделалось? Отчего вы так обезумели, говорит, про крест-то забыли, что на шее носите? А нам тоже нехорошо стало, вроде как совесть заговорила. Хороший человек-то уж очень.

— Боялись прежде человеческую кровь лить, боялись, — сказал старик Софрон, стоя по-прежнему опершись грудью на палку и тряся седой головой, скорбно глядя куда-то перед собой вдаль.

— И отчего так повернулось? — сказал, недоумевая, Фома Коротенький, поглядывая то на одного, то на другого, как бы ожидая, не скажет ли кто-нибудь.

Но никто ничего не ответил.

[1918]

Хороший характер

Член волостного комитета Николай-сапожник сидел с Федором на завалинке Они поглядывали по сторонам и мирно беседовали.

Говорил, собственно, Николай, а Федор только соглашался. Сначала слышалась длинная плавная речь Николая, а потом коротко и дружелюбно отзывался Федор.

— Правильно… Верно… Это как есть…

Федор самый приятный собеседник. Он всегда сидит, слушает, свертывает папироску, положив кисет на колени, и только соглашается.

Кажется, еще не было ни одного случая, чтобы он с кем-нибудь не согласился. На собрании всякий говорящий последним получает полное одобрение и поддержку Федора. Все партии начиная подсчет своих сил, одним из первых называют Федора. Федор всегда соглашается со всеми искренне, от души и совершенно бескорыстно.

— Непутевый народ мужики, — скажет иногда Николай, когда у него назреет потребность жаловаться, — темный, необразованный; где с ними какие-нибудь реформы жизни проводить.

— Правильно, — скажет Федор, — не разбираются.

— Пустобрех этот Николай, — скажут иногда мужики, — наговорил с три короба, а дела на поверку на грош нету.

— Правильно, заносится уж очень, — скажет Федор, — уж он думает сразу все захватить.

При встрече с Николаем он так же дружелюбно и ласково будет его слушать и соглашаться с тем, что ему кажется верно. А верно ему кажется все, потому что нет такой мысли, которая не была бы верна хоть с какой-нибудь точки зрения. Федор же всегда из симпатии становится на точку зрения того, кто с ним беседует, а на собраниях — на точку зрения того, кто говорит.

И оттого, что он всегда со всеми согласен, ни в ком не видит противников собственным убеждениям, он всегда ко всем дружественно расположен и спокоен душой. И все про него говорят одно:

— Хороший характер.

— С такими людьми и поговорить хорошо.

Так же они и сейчас сидели с Николаем и с удовольствием и взаимной приятностью беседовали, глядя вдоль по улице.

— А все-таки теперь куда лучше прежнего стало.

— Как же можно, — сказал Федор, доставая свой красный кисет с махорчиками по углам, — не сравнишь.

— Возьми хоть то, что вольные люди, ведь обсуждать можем.

— На что лучше.

— И руки теперь развязаны. Ведь если бы не мужики наши сиволапые, каких бы делов натворить можно: школ бы настроили, мастерских, больниц этих, только бы руки приложить.

— С одного маху бы сделали, — сказал Федор.