Попав в очередной сумрачный коридор, Давид остановился. Впереди, на том его конце, в проеме окна сидела черная птица. Нахохлившись и не двигаясь, она глядела на него. Это был Кербер. Давид хотел, но не мог ошибиться – это была проклятая говорящая птица Огастиона Баратрана!
И тогда же, почувствовав странный холод, тянувшийся к нему сзади, Давид обернулся. В нескольких шагах, прислонившись к стене, на него в упор смотрела графиня.
– Вы?! – отступил он.
Косой свет из окна рассеянным лучом мягко разрезал темно-зеленый камень у ее ног. Сама же она, в черной меховой накидке, стояла в тени ниши словно призрак. Она была так близко, что Давид без труда разглядел ее застывшее лицо-маску, больные запавшие глаза, высохшие губы.
– Я знала, что вы придете сюда, – скрипучим голосом пропела старуха. – И я догадалась, откуда вам известна наша тайна. Ее вам мог рассказать только один человек, о котором я поначалу и не вспомнила. Мой сводный брат – Огастион. – От графини веяло духом старости, близкой смерти и полузабытыми духами. – Кто вы ему, молодой человек?
– Он был моим учителем, – еще до конца не придя в себя, тихо ответил Давид.
– Был?
– Да, он умер в начале войны.
– Печально…
– Кербер покидал наш дом в Пальма-Аме на годы, – не сразу решился спросить Давид, – он был все это время с вами?
– Со мной? – нет. Он был дома!
– Вот как? – нахмурился Давид. – Значит, он возвращался в свою альма-матер – в замок ваших предков? В этот замок?
– Вот именно – в свою альма-матер! – надтреснутым смешком ответила графиня. – Но только не сюда, господин Гедеон. Тут он гость, и только. Старый гость!
Выходя вперед, графиня хлопнула в ладоши – точно так же Баратран звал когда-то проклятую птицу! Черная тень пронеслась по каменному коридору и, задев Давида крылом, оказалась на плече у старухи. Ворон молчал, недоверчиво глядя на своего старого знакомца.
– Вы пришли сюда за тем, чтобы услышать продолжение недосказанной моим братом сказки? – начала графиня. – Басни, как вы изволили высказаться в поезде? Услышать ее до конца, не так ли?
Давид сухо усмехнулся:
– Конечно, если я могу на это рассчитывать, сударыня.
Графиня кивнула ему:
– Можете. – Она посмотрела ему в глаза. – Но у вас есть еще возможность отказаться. – Старуха с вороном на плече двинулась по коридору. – Подумайте об этом!
Она уходила от него, попадая в полосы бледного утреннего света, и тогда ее черное платье и перья ворона серебрились. Когда графиня была уже в дальнем конце коридора, сырого и длинного, когда уже заворачивала по его дуге и готова была вот-вот скрыться из глаз, Давид почти бегом бросился за ней.
Втроем, он, старуха и птица, они молча двигались наверх. Лестница сменялась лестницей, коридор – другим коридором. Наконец, лабиринт закончился и они вышли в залу – просторную и мрачноватую. В древнем камине, похожем на гигантский грот, потрескивали поленья. У камина стояли два раскладных кресла и такой же столик. Его оживляла белая скатерть, две бутылки вина и три бокала. Кроме этого, на фарфоровой посуде лежало немного легкой снеди – сыр, бисквиты, фрукты.
Старуха подбросила ворона, и тот, пролетев футов двадцать – до стены, приземлился на одном из окон.
– Прошу, – сказала графиня своим скрипучим голосом, приглашая Давида сесть. – Меня не ждите, я постою у камина. – Она вытянула руки, похожие на сучья мертвого дерева, к огню. – Увы, молодой человек, мне осталось не так уж много тепла. Я приехала сюда, чтобы проститься с замком, где более тысячелетия жили мои предки.
Давид опустился в кресло.
– В этом замке, верно, так же холодно, как и тысячу лет назад? – разглядывая причудливой формы бутылки, спросил он.
– Да, – без затей ответила графиня, словно и тысячу лет назад приходила в родовой замок так же запросто, как и сейчас. – Мы привезли с Бальбином старое вино – откройте его. Я выпью с вами полбокала.
Давид послушно откупорил бутылку и разлил напиток – темный и густой, как увядающая кровь, и прозрачный, как родниковая вода.
Графиня едва пригубила вино и теперь держала бокал в обеих руках.
– А если мой рассказ будет иметь последствия? – глядя на пламя, спросила она. – Они могут изменить вашу жизнь!
– Я не для того проделал весь этот путь, чтобы теперь отказаться от того, что волнует меня уже давно, – твердо сказал Давид.
Старуха улыбнулась огню.