Должно быть это какие-то важные элементы культуры, которые фуркат обязан узнать в любом состоянии. И это правильно. Уверен, степнякам, которые по каким-то причинам вынуждены оставаться в промысловике, такой подход позволял не сойти с ума. Каждый раз они приходили, смотрели на ворота и вспоминали ради чего делали, то что делали.
Нургусы находились за заграждением. Четырнадцать зверей. Общее у них – синюшная кожа с пятнами. Пятна разные: серебристые, голубые и сиреневые. В остальном и габариты зверей отличались, и размеры голов, и формы клювов, и снаряжение: разные впряженные седельные конструкции, разные типы свисающих сумочных тюков и разные вязи ремней.
Завидев меня, звери отвлеклись от поилок. Пара из них приблизилась, щелкая подковами копыт о камни. Самый большой нургус подошел вплотную к забору и издал приветственную трель.
Я почесал его вдоль клюва, ощутив
Вообще, опрометчиво трогать чужих зверей. Вдруг он бы мне руку перебил клювом – что я бы тогда делал?
Остальные нургусы завистливо щебетали, но приблизиться не решались. Здоровяк, под моей рукой, отвечал им. Его пение – иное, он важничал: я рассмеялся.
– Забавные зверюшки, – пробурчала Желчь. – И шашлык, должно быть, из них отличный.
Нургус угрожающе поднял голову, уставился на модуль, что-то требовательно чирикнул.
Желчь удивилась:
– Он что понимает меня?
Глава 20
Разговоры
Внутри первое помещение Оседлого – это широкий и высокий зал, освещенный светло-фиолетовыми лампами.
За стойкой нет управляющего: каждый себе сам наливал выпивку. Ряд крановых бочонков и больших разноцветных бутылей.
Снял маску, огляделся.
С потолка на серебристых нитях свисали игрушечные красные птицы. Повсюду мелкие столы, не больше чем на двоих. Высокие узкие стулья. Кочевников набралось под два десятка. Все носили личины, даже в таком, казалось бы, безопасном месте.
А так похоже какой-то очередной пункт про обычаи. Либо не открывались на землях чужаков, либо не позволяли себе расслабиться в походах, либо скромничали вне семьи, либо
Это “отсоединение” сообщало ответ и на другой вопрос.
Настенные крючья были завешены плащами, ременными системами; рядом стояли промысловые мушкеты и другие ружья. На фуркатах преимущественно тёмные доспехи: либо плотно прилегающие панцири с фиолетовыми прожилками на боках, либо громоздкая ламеллярная броня.
Чуть закружилась голова: по Оседлому плыли полупрозрачные серые щупальца – подрагивали струйки пряного дыма.
Я привлек внимание. Других чужаков в заведении не было. Разговоры стихли. Несколько кочевников взялись за оружие, но так больше ради приличия – с ленцой; мало ли для каких злодеяний я приперся этим утром.
Полное отсутствие эмоций на личинах, будто создавало дополнительный угрожающий подтекст. Хотелось достать пистолеты и стрелять в пустые рожи. Откинул это ощущение; моды поддержали, срезали лишнее: ушли опасения и дерзость.
Узловая сидела за одним из центральных столов. Нижняя часть ее маски также снята: я увидел родинку на правой щеке.
В руке стеклянный стакан с мутно-белой жидкостью, отсалютовала им мне. Губы изогнулись в улыбке.
Моды своевременно срезали дурман возбуждения.
Кашлянул. Насторожившиеся кочевники, видя, что узловая узнала пришедшего, убрали руки от оружия.
Если я не пришёл штурмовать Оседлого и убивать
– Уважаемый воитель, я рада тебе.
– Позволишь сесть, узловая небес?
Кивнула.
– Тебя и не узнать. Вес набрал, синяки сошли, да и без волос теперь – прямо молодой шонхор.
– Решил в порядок себя привести,
– Понимаю, – опять улыбка. – Поэтому ты решился выглядеть еще большим дхалом чем до этого. И как тебя приняли?
Поморщился:
– По-доброму.
Она засмеялась, похоже прекрасно понимая, что я имел в виду.
Затем,
– Выбритая голова – это мода такая у кхунов была?
– Да.
Я не помнил этого.
– Как тебе “костяки”?
– Все как один прекрасные люди.
– Ладно, – она допила залпом содержимое стакана. – Достал личину?
Тон голоса изменился: из беззаботного стал более деловым.
– Иначе зачем бы я сюда пришел?
Она отбила дробь пальцами по столешнице:
– И ты пережил встречу с Идолом. Замечательно. А твой собрат?
– А собрат не пережил.
–
Я не ответил. Она помялась несколько секунд, затем спросила смягчив тон:
– Тело уничтожено?
Нахмурился:
– А разве может быть иначе?