Панцирь (СИ)

Невозможно; я кхун. Я и есть первичная Воля.

“Дети Всетворца — его персонифицированная Воля. Мы — он, вы — старая чешуя, ту что он отбросил”.

Сомнительно.

“Ты лишь бессмысленное щупальце, нашедшее кристаллик сознания”.

Только слова.

“Нам надоело. Какой же вшивый бессердечный гордец”.

И он сдавил череп.

Я закричал.

Это даже не мои мысли, уже и сам не знаю, о чем думал. Сколько процентов надумал из них, действительно, я?

Идол воспроизводил нужные ему идеи, травил ржавчиной.

Образы всплывали в голове: оранжевая кровь, лава, рыжеглазые войска, смех, отступление дхалов, смерти, казни невосприимчивых — все это смешенное с непрекращающейся битвой, где каждый враг — осажденный отродьем сородич. Стрельба из “Богоборца” пока хтоны не закончились, а пальцы не почернели от яда; и многодневный танец мечей: рубящие, тычки, финты, удары кулаками, локтями, ступнями и коленями, тут даже укусы и безнадежные плевки, но у нас была цель — сопровождали кого-то важного.

Справились ли мы?

Да или нет?

Самая суть, нет об этом памяти.

Голову сдавило так, будто шаблон черепа стал карликовым — в два раза сузился.

Хлынула кровь из носа, ушей, глаз и вот я уже сблевывал рыжие сгустки на снег. Оранжевые узоры в рвоте — мельтешащие, скручивающиеся псевдо-жуки и тысячи глазастых семечек, тянущих ко мне свои длиннющие щупальцевые нити-манипуляторы.

Даже не думай, грязь.

Моды скрипели так будто прогибались внутрь, звук напоминал стоны.

Боль от искажения, ожоги — это то во что я вцеплялся мыслью до спазма челюстей и зубного скрежета.

Такова реальность: Идол пытался раздавить мой череп.

Не отпускай ее.

И я не отпускал.

— Бездна, — я поднимаюсь. — Спаси, Бездна.

Шаг.

Еще один.

— Бездна.

Сделал их всего четырнадцать.

Поднял меч.

Он улыбнулся нагло и открыто, сложив руки на груди.

Ему все равно: его тел миллионы.

Ужас пробивал два сердца тонкими иглами.

Что мы наделали?

Как мы могли?

“Да — вы”, — обвинение как удар в солнечное сплетение. “И мы благодарны, и Посмертие есть наша благодарность. Мы заберем всех, и мы станем всем, ибо такова Воля Всетворца. Таково желание. Таковы, малец, мы”.

Взгляд лавовых глаз, направленный на меня, воспринимался как затянувшийся удар плетью. Ноги дрожали, будто нес три сотни килограмм, и теперь пытался не сломаться.

— Давай, Чемпион, — говорил, обнажая рыжие зубы. — Покажи почему тебя ставили в дуэльный круг.

Я покончил с Идолом, так же как сделал это в воспоминании с Шиб, вбил острие меча ему в переносицу.

И все исчезло.

***

Не знаю через сколько пришел в себя, но солнце, безучастное к стычкам жуков, оставалось все там же.

Я был полностью разбит и изувечен. Микротравмы облепили голову пульсирующей сетью, моды уже вовсю трудились, точно в попытке загладить вину.

Привычно боль ушла в фон.

Страшно представить, как себя ощущал бы без “перьев” модификаций. Скорей всего никак — сознание разметало бы в тьме беспамятства.

Один глаз почти не видел. Его залепила рыжая пленка, наверняка фантомная.

Нос отказывался работать. Зубы зудели, а в ушах то и дело появлялись призрачные отзвуки: шепотки, разрывы, грохотанье и смешки — но даже такое состояние, без чужого давления, ощущалось блаженством.

Тело Идола лежало там, где и упало. Меч торчал, вбитый в череп на ладонь.

Оранжевый цвет сошел с глаз, малец смотрел в небо пустым взглядом. Лишь рыжие точки по краю белков и ссохшийся барельеф метки напоминали о том, что тело было захвачено.

На алтаре — каменном выступе — рыжее семечко все еще пульсировало, но тускло, без былого энтузиазма.

Поднял мушкет.

Руки тряслись, пальцы слушались плохо — их, как и саму кисть — то и дело выворачивало судорогами, но, чтобы раздробить прикладом семечко владения хватило.

Оно лопнуло как перезрелый фрукт, оставив желто-бурую вонючую жижу, медленно сползающую по зеленому граниту. Скол мыслеформ — образ дофа, так же лениво сползающего в глотку. Чуть не вывернуло опять. Потянуло гнилью, сладостью и сероводородом даже через закупоренный нос.

Сплюнул, выдохнул, зажмурился.

Отзвуки в ушах пропали.

Жив.

И в своей голове я один.

Наслаждение… но и его через четыре секунды срезали моды. Они жестоки и непреклонны, но правда в этом есть. Я все еще в опасности. И как бы мне не хотелось проверить Звездочета, в начале — дело.

Оружие.

Темное ложе и приклад. Эхо удивления прошлось по шаблону — из подлинного дерева.

Провел ладонью по стволу — примитив-сплав.

Практически новое.