Панургово стадо

Шишкин молодецки хватил шкалик, подщелкнул языком, поморщился и крякнул, да закусил со стойки сухариком и залихватски запел под гармонику:

Как злодеюшка чужа жена,
Да прельстила добра молодца меня,
За колёчушко я бряк! бряк! бряк!
А собачушка-то тяф! тяф! тяф!
А сердечушко-то иок! иок! иок!
А как муж во двор да скок! скок! скок!
Мою спинушку набухали,
Что четырьми ли обухами,
А как пятый-то кистень
По бокам свистел.
Ой, свист! свист! свист!
Плетка хлысть! хлысть! хлысть!

– Эка черти! Важно! важно! – крикнул приказчик, подернув плечом и стукнув кулаком по стойке. – Тетка! Ставь еще сладкой водки!

Заслыша звуки гармоники, в кабак повалила и та кучка народа, что галдела пред крылечком. Солдатка приветливо ухмылялась, чуя хорошую выручку. Путники меж тем, не обращая внимания на новых слушателей, продолжали свое дело. Свитка переменил песню и заиграл новую. Шишкин с той же молодецкой ухваткой, выразительно подмигивая нескольким молодицам да девкам, ухарски подхватил ее:

Петушок, петушок,
Золотой гребешок!
Зачем рано встаешь,
Голосисто поешь,
Голосисто поешь,
С милым спать не даешь?
И я встану ли, младешенька,
Раным рано ли, ранешенько,
Я умоюсь ли, младешенька,
Белым мылицем белешенько,
Я взойду ли под насесточку,
Петушка возьму за крылышко,
За правильное за перышко,
Я ударю об насесточку:
Еще вот-те, петушок,
За ночной за смешок!
Зачем рано встаешь,
Голосисто поешь,
Голосисто поешь,
С милым спать не даешь!

– Ишь ты, как бурлаки-то песни играют! – восхищались в кучке народа. – Ай, ляд же дери их!.. Хорошо, биря!.. Чтó и говорить!.. И отколь это такие развеселые.

Песни, видимо, душевным образом располагали народ в пользу двух бурлаков. Надо было еще более завладеть этим хорошим, приветливым расположением, чтобы тем успешнее подготовить начало дела.

Шишкин подмигнул товарищу, налил еще немного из полуштофа и запел новую:

Ой, чоб! чеба-чоб,
Чеботочки мои!
Черевички невелички,
Алы бархатные!
Уж я вышла молода
За новыи ворота,
Черевички скрипят,
А молодчики глядят.
Ах, молодчики глядят —
Bсe гулять со мной хотят,
Меня в гости зовут,
В карман золото кладут.

– Ай, лихо играют!.. Молодца! ей-ей, молодца!.. Веселые! – замечали слушатели. – И с чего это их так раззудило?

– С воли радуемся! – обратился к мужикам Шишкин, – потому ноне, ребятушки, совсем уж пошла вольная воля! Слышали, братцы?

– Чего этта?.. Волю? Как-ста не слыхать! По церквам читали.

– Ну, это не та, что по церквам, – это совсем особая!

– Какая особая? – недоумело переглянулись в кучке.

– Напольёновская! Вот какая! – подхватил Свитка. – Император Наполеон Третий, Бонапарт, подарил эту волю.

– Эко чудовый парень! – ухмыльнулись некоторые из слушателей. – Банапар… анпиратор!.. Какой те Банапар? У нас в Расей один государь Лександра Миколаич! Что толкуешь-то, несуразый!

– А то и толкую! Слышали, братцы, про Крымскую войну? про Севастополь-то?

– Как-ста, не слыхать!.. Некрутчина тогды большая была…

– Ну, так вот, против нас тогда воевал француз…

– И турка! – подсказал кто-то из кучки.

Свитка глянул туда и заметил отставного солдатика в заплатанном солдатском пальтишке.

– Ну да, и турка, – согласился он. – Так вот, Напольён с тем только и мировую подписал с нашим государем, чтобы мужичкам беспременно волю дать, а коли не дашь, говорит, так будем опять воевать, и все ваше царство завоюем.

– Ишь ты, как! – замечали озадаченные слушатели. – Да что ж это ему такая об нас забота? С чего это?

– Потому и забота, что он – добродетельный человек и хочет, чтобы все вольные были. Вот, сказывают, и поляков тоже ослободить велел.

– Поляков? – подхватил солдатик. – Ну, уж это совсем напрасно! Поляк глуп, его, напротив, в струне надо содержать, а без того сичас забунтует.

– Эх, голова! как это так легко сказать! – горячо вступился Свитка. – Если нам с тобой хорошо жить на свете, и никто нас не обижает, разве мы станем бунтовать? – да Господи помилуй! Зачем нам это?

– Ну, так то мы, а то поляки! – возразил солдатик.

– Да разве не все одно это?