Читаем Панургово стадо полностью

– Нет, а так мне кажется. Скучно без дела-то.

– Хм!.. Ну, возьмем, к примеру, вас хоть: какое у вас дело?

– А вот – как видите: платье холстинковое шью себе.

– И в этом задача жизни? – пошутил он.

– Вы к словам придираетесь. Задача, положим, и не в этом, а уметь самой сшить себе платье – дело не лишнее.

– Да ведь это все так себе, одни слова только или от нечего делать! Задача в жизни!.. легко сказать!.. И все мы любим тешить себя такими красивыми словами. Оно и точно: сказал себе «задача в жизни» – и доволен, как будто и в самом деле одним уже этим словом что-то определено, что-то сделано, а разобрать поближе – и нет ничего! Ну, какая, например, ваша задача в жизни? Простите за вопрос! – улыбнулся Хвалынцев.

Татьяна Николаевна поглядела на него серьезно и просто.

– Очень не хитрая, – сказала она. – Быть честной женщиной.

– Понятие условное-с. Одни понимают его так, другие иначе. Да вот вам, для наглядного сравнения: мать Агафоклея потеряла жениха, пошла в монастырь, всю жизнь осталась верна его памяти, все имение раздала нищим и на старости лет имеет полное право сказать о себе: «я честная женщина»; ну, и наша общая знакомка Лидинька Затц тоже ведь с полным убеждением и совсем искренно говорит: «я честная женщина».

– Что ж, может быть, с своей точки зрения и Лидинька права, – пожала плечами Стрешнева, – как права и мать Агафоклея. Я, Константин Семенович, понимаю это дело так, – продолжала она. – Прожить свою жизнь так, чтобы ни своя собственная совесть, ни людская ненависть ни в чем не могли упрекнуть тебя, а главное – собственная совесть. Для этого нужно немножко сердца, то есть человеческого сердца, немножко рассудка да искренности. Ну, вот и только.

– Рецепт не особенно сложен, – возразил Хвалынцев, – и был бы очень даже хорош, если бы сердце не шло часто наперекор рассудку, вот, как у меня, например, рассудок говорит: поезжай в Петербург, тебе, брат, давно пора, а сердце, быть может, просит здесь остаться. Что вы с ним поделаете! Ну и позвольте спросить вас, что бы вы сделали, если бы, выйдя замуж да вдруг… ведь всяко бывает! – глубоко полюбили бы другого?

Стрешнева, прежде чем ответить, поглядела на него серьезно и несколько строго, словно бы желая определить себе, под каким побуждением был сделан этот вопрос.

Хвалынцев глядел на нее, как и всегда, и серьезно, и с уважением.

– Чтó бы я сделала? – медленно проговорила она. – Во-первых, я бы не вышла иначе замуж, как только убедясь прежде в самой себе, что я точно люблю человека, что это не блажь, не вспышка, не увлечение, а дело крепкое и серьезное. Ну, и после этого… мне бы уж, конечно, не пришлось полюбить другого.

– Да если другой-то будет лучше!

– Тут нет, мне кажется, ни лучше, ни хуже, – столь же серьезно продолжала девушка. – Может быть, я даже могла бы полюбить и очень дурного человека, потому что любишь не за что-нибудь, а любишь просто, потому что любится, да и только. Знаете пословицу: не пó хорошу мил, а пó милу хорош. Но дело в том, мне кажется, что можно полюбить раз, да хорошо, а больше и не надо! Больше, уж это будет не любовь, а Бог знает что! Одно баловство, ну, а я такими вещами не люблю баловать.

– Но как же после этого Лидинька-то права, положим, хоть и «с своей точки зрения»? – спросил Хвалынцев, думая поймать на слове собеседницу.

– Лидинька? Да Лидинька не понимает и никогда не понимала этого. И разве она виновата в том? Ведь человек не виноват, если родился слепым или безруким. О нем только пожалеть можно. То же самое и Лидинька.

– Однако ведь этак и все оправдать легко? – сомнительно улыбнулся студент.

– Обвинить еще легче. Лидинька никогда не любила, а теперь уж едва ли и может полюбить серьезно. Она «за свободу чувства», как говорит она, и совершенно искренно стоит за эту свободу, не понимая, что это такое; притом же Лидинька не убила, не уворовала вещи какой-нибудь, словом, не сделала ничего такого, что на условном языке называется «подлостью». Лидинька, к тому же еще «свои убеждения имеет», и потому с полным правом и с полною искренностью называет себя честной женщиной. Ей бы только, по-настоящему, замуж выходить не следовало, но… это ошибка ее родных; ее выдали, не спрашивая согласия, чуть не ребенком.

Хвалынцев задумался.

– Такой взгляд на серьезное чувство, бесспорно, хорош, – сказал он наконец, – но ведь с ним иногда рискуешь быть очень несчастливым в жизни.

– То есть как это? – подняла голову девушка.

– А так, что если вы любите человека ветреного, увлекающегося, который разлюбит потом, который в каждом смазливом личике будет находить себе источник чувства или развлечения, тогда что?

– Да, тогда не хорошо, – согласилась Стрешнева. – Это бесспорно величайшее несчастие, но это еще не достаточная причина, чтобы и самой делать то же.

– Опять маленькое резонерство! – подхватил Хвалынцев. – Это говорит голова или, пожалуй, сознание долга, но никак не сердце. Такого нестоящего человека как ни люби, а наконец все-таки станешь к нему равнодушною. Тогда что?

– Тогда? Уйти в свою улитку и затвориться.

Перейти на страницу:

Все книги серии Кровавый пуф

Похожие книги