Панургово стадо

Ардальона никто не слушал, его мнения никто не спрашивал, но он насильственно врывался с ним в кружковый спор, и когда, несмотря на это громогласно-насильственное вторжение, его все-таки не слушали, он продолжал колотить воздух словами, не обращаясь ровно ни к кому, и разражался всем этим словоизвержением единственно ради услаждения своей собственной особы. Ему очевидно хотелось взять первенство в спорах, заставить всех внимать одному себе, порисоваться перед всею толпою, но толпе этой было теперь не до Полоярова, и потому, volens-nolens, он услаждался самим собою и ради самого же себя.

Но на одно мгновение ему удалось-таки приковать к себе почти всеобщее внимание.

В коптилку вошли два-три студента-аристократика, гладко прилизанные, подвитые, с пробором на затылке, в белых жилетах, чистенькие, щепетильненькие, с тоненькими папиросками в зубах. Вошли они, очевидно, не ради сходки, а ради тоненьких папиросок и сладких пирожков.

– К черту аристократов! Долой беложилетников! – громовым голосом заорал Ардальон Михайлович, нарочно для этого вскочив на скамейку и гневно сверкая глазами.

– Арисштократы, вон! – ретиво подхватил с подоконника сын очень богатых еврейских родителей, во что бы то ни стало стремившийся быть «студентом-волком», ибо «волки» составляли антарктический полюс «беложилетников».

– Долой! Вон! – еще более возвысил голос Ардальон, столь удачно поддержанный возгласом с подоконника. – Вон, аристократы! Им нет и не должно быть места между честным студенчеством!

Толпа вскинула взгляды на молодецкую фигуру Полоярова, затем перевела их на жиденькие фигурки аристократиков, и несколько десятков голосов завопили: «Вон! вон отсюда!» И аристократики удалились, впрочем, не без старания изобразить на лицах презрительную выдержку собственного достоинства.

– Господа! за что же? Разве они не такие же студенты? Разве они не товарищи наши? – попытался было Хвалынцев противостоять вопящим голосам. – Что за разъединение! Быть может, им также было бы близко и дорого наше общее дело! За что же мы лишаем их права принять в нем участие?

– За то, что они арисштократы! – ретиво возразил богатый студент еврейского типа.

– Но они студенты! – горячо вступился Хвалынцев. – Единодушия, господа, надо! Чем больше нас будет без различия каст и сословий, тем лучше!

Несколько крайних из «волчьей партии» взъелись на Хвалынцева.

– Заступник аристократов! Адвокат беложилетников! – раздались их негодующие возгласы. – Против всех! Против общественного мнения.

– Под суд! Под суд за это! – рявкнул чей-то голос.

– Под суд адвокатов и заступников! Под суд барских лизоблюдов! – подхватили несколько голосов. – Сходку собрать, сходку! Судить! Выгнать к черту! Это измена общему делу! Это подлость!

Хвалынцев побагровел от негодования.

– Кто произнес слово подлость, тот глуп! – смело и громко сказал он, обводя взором сомкнувшуюся вокруг него многочисленную кучку. – Если он не трус, то пусть выйдет сюда, и я докажу ему, почему я считаю его глупым. Суда же я не боюсь, потому что знаю, что я прав, а что я не барский лизоблюд, так это знают мои товарищи, и порукою в том мое трехлетнее студентство. На такую выходку можно отвечать только презрением. Но, господа! – с жаром заключил он. – Умоляю вас, оставимте на время наши личные счеты: судить меня вы успеете и после; наперед подумаемте лучше о нашем общем деле! Да только потолковее!

– Браво! Браво! молодец!.. Дельно! Хорошо! – закричали и захлопали вокруг него в ладоши, и затем немедленно же поднялся прежний гам и шум, и споры, и опять потерялась всякая возможность разобрать что-либо в этой кутерьме и безладице.

Хвалынцев, убедясь наконец, что сегодня тут никаких толковых результатов не добьешься, собрался уже подняться наверх и идти в аудиторию, как вдруг до его плеча кто-то дотронулся.

– Господин Хвалынцев… извините… позвольте вам напомнить о себе, – обратился к нему высокий, но очень еще молодой человек, в сильно заношенном партикулярном платье. – Мы с вами виделись еще в Славнобубенске… помните литературное-то чтение… Шишкина, может, помните? Шишкина… Читали еще вместе… Я вот Шишкин-то самый и есть!

И он раскланялся с широкой, добродушно-приветливой улыбкой.

– А, как же, как же! Помню! – протянул ему руку Хвалынцев. – Какими вы судьбами здесь? Давно ли?

– С середины августа… Обстоятельства, знаете, некоторые заставили приехать. Я тут с одним товарищем, может, знаете – Свитка Василий? Ну, так вот я с ним… Поступил вольнослушателем.

– Ну, очень приятно встретиться! – еще раз пожал ему руку Константин Семенович, намереваясь удалиться.

– Господин Хвалынцев, хотя я и не знаю вас, но позвольте от души пожать вам руку! – подойдя к обоим, произнес молодой человек в черной чамарке.

Хвалынцев поглядел на него недоумевающим, удивленным взглядом.

– Ах, вот и кстати! Позвольте познакомить! – предупредительно вмешался Шишкин. – Мой товарищ, про которого я сейчас говорил, Василий Свитка! Вас называть не нужно: он уже знает вас.