Панургово стадо

Какой-то городовой налетел на него и, ухватив за шиворот, потащил к арестованной толпе. Хвалынцев не противился.

– Оставить!.. Пусти его, каналья! – строго начальственным тоном проговорил в эту самую минуту капитан генерального штаба, подоспевший на выручку вместе с двумя-тремя офицерами, которые доселе стояли в толпе, около Свитки.

Городовой тотчас же выпустил шиворот Хвалынцева и, почтительно вытянувшись пред офицерами, спешно взял под козырек.

Двое из них в ту ж минуту подхватили под руки студента и почти насильно оттащили его в толпу народа, на тротуар набережной.

А в это время студенты под конвоем успели уже двинуться далее.

Хвалынцев, слишком много перечувствовавший и перестрадавший в эту ночь и в это утро, взволнованный и возмущенный видом стычки, видом крови, наконец не выдержал. Ощущения его за все это время были слишком тягостно-разнообразны. Отворотясь от толпы, он облокотился на гранитные перила набережной, судорожно закрыл лицо руками и нервно зарыдал. Это были рыдания болезненного озлобления.

– Полноте… успокойтесь, – тихо говорил ему Свитка, облокотившийся рядом с ним на перила.

– Оставьте, говорю! – злобно прохрипел студент. – Чего вам от меня надо?.. Кто вас просил мешаться?.. По какому праву?..

– По праву товарища, – спокойно пояснил Свитка.

– Вы мне не товарищ… Мои товарищи там… А я не с ними.

– Ну, а кого ж бы вы особенно удивили, если бы были с ними? – с дружеской улыбкой возразил Свитка. – Эх, господин Хвалынцев! Донкихотство вещь хорошая, да только не всегда!.. Я возмущен, может быть, не менее, но… если мстить, то мстить разумнее, – прибавил он шепотом и очень многозначительно. – Быть бараном в стаде еще не велика заслуга, коли в человеке есть силы и способность быть вожаком.

Хвалынцев окинул его недоумевающим взглядом.

– Полноте, успокойтесь, говорю вам, – продолжал Свитка. – Первый акт трагикомедии, можно сказать, кончен… ну, и слава Богу!.. Полноте же, будьте мужчиной!.. Пойдемте ко мне и потолкуем о деле… Я довезу вас… Я не отпущу вас теперь одного: вы слишком взволнованы, вы можете наделать совершенно ненужных глупостей. Давайте вашу руку!

В тоне Василия Свитки было столько чего-то авторитетного, столько спокойствия и благоразумного сознания своего права и силы и решительности, что Хвалынцев, успевший уже до известной степени нравственно ослабеть под ударами стольких впечатлений, почти беспрекословно подчинился воле этого нового и неожиданного ментора.

Свитка нанял извозчика и повез Хвалынцева на свою квартиру, в 13-ю линию Васильевского острова.

* * *

В общественных толках этот достопамятный для петербургского университета день был назван «студентским днем». Это название надолго осталось за ним и в воспоминаниях тогдашнего и последующего студентства.

X Беседа с мудрым Никодимом

– Ох, господин Хвалынцев, да какой же вы, право, нервный! – говорил Свитка, качая головою, когда студент уселся уже в старое, но очень мягкое и покойное кресло. – Ишь ведь, и до сих пор нет-нет, а все-таки дергает лицо дрожью!

– Не дрожью, а злостью дергает! – отвернувшись от него, проворчал Хвалынцев.

– Злость – чувство очень почтенное, когда оно разумно направлено! – как бы между прочим заметил Свитка. – А знаете, выпейте-ка стакан бургонского; это вас и освежит, и подкрепит как следует; кстати, дома есть бутылочка, и посылать не надо… Я ведь человек запасливый! – говорил он, доставая из шкафчика темную бутылку и пару стаканов.

Хвалынцев давно уже чувствовал внутреннюю, несколько воспаленную, болезненную сухость и потому залпом выпил стакан вина, которое утолило его лихорадочную жажду.

– Хотите сигару или папиросу? Только предупреждаю, сигаренка так себе, весьма посредственного достоинства, – говорил Свитка, подвигая студенту и то и другое. – Главное у меня – чтобы вы успокоились. Это прежде всего. Сидите, лежите, курите, пейте, а когда будете совсем спокойны – будем толковать.

Хвалынцев с улыбкой последовал его предупредительным, любезным советам, закурил себе сигару, налил в стакан еще вина и с ногами переместился на диван, подложив себе под бок кожаную подушку.

– Ну-с, теперь я в совершенно покойном положении. Можете начинать, – полушутя обратился он к своему любезному хозяину.

– Могу и начинать, – в том же духе ответил Свитка, в свою очередь подливая себе бургонского. – Прежде всего, милостивый мой государь, господин Хвалынцев, да будет вам известно, что вы – арестант.

Студент вскинул на него вопросительный взгляд.

– Да-с, вы – арестант, – продолжал Свитка, как бы в ответ на этот взгляд, – потому что вы арестованы… Понимаете-с?

– Немножко не понимаю, – улыбнулся Хвалынцев.

– Вы арестованы мною и у меня и вскоре будете переправлены в более надежное место.

– Буде до того времени не уйду из-под ареста, – в виде добавления к словам Свитки и впадая в его тон, заметил Хвалынцев.

– Это само собою разумеется! – поклонился тот, вполне соглашаясь со своим гостем. – Но буде вы уйдете из-под ареста, то рискуете быть арестованным Санкт-Петербургскою явною или тайною полициею. Вам это желательно?