Папа

– А я как раз не о себе думаю, а о людях, которых спасаю. Мы сегодня под утро двадцать семь минут мужика реанимировали. И спасли! – Семеныч залпом допил свой чай. – Я клянусь тебе, что думал над этим предложением. Всю дорогу думал. А вот сейчас пришел домой, позвонил в кардиоцентр, куда мы его привезли. Мужик ожил, и это я его спас, я его с того света вытащил. И как ты считаешь, могу я это все бросить?

– Двадцать семь минут? Что у него? Инфаркт? – Наталья с интересом подалась вперед. Она тоже была врачом, и ей всегда были интересны случаи из практики мужа, более живые и критические, чем у нее в поликлинике.

– Ты представляешь, хорошо, что он при нас крякнул. Приехали. Он вроде бы ничего, разговаривает, сердце, говорит, давит. Я сразу ЭКГ. Вижу обширнейший инфаркт. Я говорю, давайте тихонечко собирайтесь. Поедем в больницу хорошую, полечим вас. А он разволновался что-то, засуетился, и хряп. Вытащили его. Веня мой молодец, все четко, грамотно делал.

– Ладно, устал ты, плохо выглядишь. Иди сейчас поспи пару часов, а потом поедем. – Наталья провела рукой по его щеке, поправила прическу, со вздохом поднялась с табурета и принялась мыть посуду.

– Но ты представь, каково?! Сорок пять тысяч оклад и еще проценты. Это ведь с доходов нужно платить? Значит, идут люди, платят. А мы вот бесплатно лечим. И хорошо лечим.

Наталья отвлеклась от раковины, с укоризной посмотрела на мужа, не сказав ни слова, махнула на него рукой и продолжила мыть посуду.

– Полторы тысячи долларов оклад, и ты отказался? – На кухню вбежал Костя.

– Я не знаю, сколько там долларов, но сорок пять мне предложили. И да, я отказался. А что тебя удивляет? Я хороший врач, и меня ценят.

– Нет, нет, постой, – Костя сел на мамин табурет и вплотную пододвинулся к отцу, – я не про то, какой ты врач. Тебе предлагают зарплату почти в четыре раза выше, чем сейчас, возможность работать в крутой клинике, а ты отказываешься. Я, честно, вас понять не могу, вы все говорите, что работать тяжело, платят мало, а тут сами отказываетесь от такого шоколада?

– Ты что раскричался? – Семеныч возмущенно переставил пустую кружку, подсознательно расчищая путь к своему оппоненту. – Это моя работа, и это я решаю, как мне поступать. Вот выучишься и иди работай куда захочешь, я тебе слова не скажу.

– Это все понятно. Ты сам решаешь, тебе на других плевать. Но мне просто интересно понять причины, – Костя разгорячился, и капельки пота выступили на его висках, – тебе лень, страшно, неохота или что?

– Что значит лень? Я уже двадцать пять лет на «скорой». Ты считаешь, я там балду пинаю?!

Но сын не отступил:

– Вот я понимаю ситуацию так: если я, например, футболист. С детства воспитывался в «Спартаке», потом играл за их молодежку, потом в основной состав попал. Понятно, что Спартак меня вырастил, и я ему многим обязан. Но если меня вдруг приглашает к себе «Реал Мадрид», я не имею права отказаться. Ведь это признание моего уровня. Каждый должен расти. И дело тут даже не в деньгах. Я честно не понимаю. Ты вообще думаешь о карьере, о своем росте профессиональном? Есть у тебя мечта? Или как идет, так и идет?

От возмущения у Семеныча в глазах потемнело:

– Какой «Реал Мадрид»? Какой уровень? – Он вскочил с табурета. – Сделали красивую вывеску и впаривают людям ненужные им услуги. Уровень – это и есть «Скорая. Медицинская. Помощь», – отчеканил он по отдельности, вбивая слова в пол и стены кухни. – Ты знаешь, что такое три кнопки?

Наталья закончила мыть посуду и села на табурет мужа. Она и сын смотрели снизу на Семеныча, удивляясь такой не свойственной ему жесткой и эмоциональной позиции. Не дождавшись ответа, Семеныч продолжил:

– Три кнопки – это ноль один ноль два и ноль три. Это не просто номера телефонов. Это – служба спасения. И когда я начинаю свою смену, я беру под охрану город. Ты это понимаешь?

– Какое спасение? Что ты мелешь? – Костя посмотрел на мать, ища поддержки, но та лишь наблюдала, соблюдая нейтралитет. – Посмотри вокруг. Ты же ничего не видишь. Смену закончил, бухнул, поспал и снова на смену, – копируя отца, Костя вбивал слова, стуча пальцем по кухонному столу, – нет уже давно никаких кнопок. В милицию никто не звонит. Звонят авторитетам. В «скорую» не звонят, а сами едут в нормальные частные клиники. Только пожарные, наверное, действительно нужны. Кроме них пожар никто не потушит.

Семеныч вдруг резко погрустнел, прислонился к дверному косяку и задумался:

– Сынок, сынок… все-то вы сейчас знаете, умеете. Но ты не прав. И я не могу тебе этого объяснить. Дай бог, чтобы ты это понял. – Он замолчал и непроизвольно начал мять грудную клетку слева, чуть щурясь от боли.

Наталья, молча с укоризной посмотрев на сына, поднялась с табурета, подошла к мужу и обняла его:

– Все, давай, иди спать. Я тебе принесу чай в комнату. Поставь будильник и ложись. Я сейчас дойду до мамы, отнесу ей продукты. Ты, как проснешься, звони туда, – она чуть подтолкнула Семеныча к выходу из кухни, осторожно проведя ладонью по его спине.