Отец.
Во-во.Я.
У вас там Интернационал, что ли, образовался? Жена новая у тебя была — полька какая-то…Отец.
Ольга Клемт. Она портниха была хорошая.Я
Отец.
Ты зря на нее катишь. Она хорошая женщина была.Я.
У тебя плохих быть не могло.Отец.
Злость неплодотворна. Хоть ты постарайся меня понять.Я.
Ладно. Чем же она тебя обворожила?.. И вообще… как туда попала?Отец.
Причина — еще та!.. Когда наши освобождали Польшу, шли напролом. А в ее доме, как на грех, немцы устроили штаб. Ну, ее сразу и загребли как хозяйку за сотрудничество с немцами. Будто она могла противиться им!.. Они просто видят: хороший дом стоит — вот и заняли!.. А что она могла сделать?.. Получила Сибирь на 10 лет, и здесь, на поселении, когда мы с твоей мамой разошлись, я с ней сошелся. Верней, не с ней, а с ее коровой.Я.
Это как понимать?Отец.
А вот понимай, если захочешь. Я голодный, дохожу, мне скоро кранты, это ясно… И тут она, хоть и полька, а своя, интеллигентная женщина, портниха, труженица, руки золотые… У нее корова при доме… И дом, надо сказать, опять же, хороший, ну, не такой, конечно, как в Польше, но все же.Я.
Откуда дом у ссыльной поселенки?Отец.
Она обшивала всех жен начальников. И они ей платили наличманом. За все — за шубы, за платья, за кофты… сотни заказов были. Она одна как целое частное ателье работала. Построила за год дом, завела корову…Я.
И мужа-еврея.Отец.
Почему — еврея?.. Просто мужа.Я.
Который их обеих доил.Отец.
Почему обеих?.. Только корову. Зорькой ее звали. Это я. А она — Зоськой.Я.
То есть — работник в доме. Мужик, так сказать.Отец.
Ну, да. Конечно. Еще и мужик. А ты бы как на моем месте поступил?Я.
Не знаю.Отец, Так знай: она меня с того света вытащила. Она и эта Зоська. Если б не они, я бы точно концы отдал. А ты катишь. Прямо как твоя мама. Вместо того, чтобы понять.
Год 1958-й. Я уже взрослый, студент Университета. Вдруг получаю письмо, заставившее меня вздрогнуть. Нет, не анонимка. Подписано человеком, которого я едва вспомнил.
Ну, конечно же, я не ответил, не вмешался — личная жизнь отца, как всякая личная жизнь, неприкосновенна. Я не имею права о чем-то спрашивать и уж тем более читать ему мораль. То, что в письме было названо «старческим угаром», заставило меня лишь улыбнуться, и всё. И, конечно, я не показал письмо маме. Не такой я был дурак, чтоб ей такое показывать!..
Папа, живи, как хочешь!
Мама, живи, как можешь!
Вы оба — любимые мои, самые дорогие люди на свете…
Я.
С возвращением!Отец.
А мама где?Я.
Она ушла. Придет попозже.Отец.
Понятно.Я.
Что тебе понятно?Отец.
Захотела оставить нас с глазу на глаз?.. Ох, Лида!.. Я ж тебя знаю и вижу насквозь.Я.
Мама тебя ждала.Отец.
Н-да.Я.
Ты не веришь? Сомневаешься?Отец.
Да нет, просто я живу… сегодняшним днем.Я.
Ты вернешься к нам?Отец.
А ты этого хочешь?Я.
Да. И потом… мне жалко маму.