г. Канск, 18/III. 1941 г.
Моя любимая женушка! Мои дорогой сынка!
Папка ваш поздравляет вас с днем рождения: Лидуку — 5-го апреля, а Марика — 3-го апреля (письмо мое, наверное, подоспеет как раз к тому времени). Крепко, крепонъко обнимаю вас, моих дорогих, и целукаю. Желаю вам здоровья, бодрости, сил, хорошей и долгой, долгой жизни. И мечтаю я о том, чтоб эти будущие ваши дни рождения проводить вместе с вами, чтоб я мог утречком, когда вы еще в постельке, тихонько подойти к вам, моим любимым деткам, поцеловать ваши лобики, губоньки, глазки, и сделать вам подарки, которые обрадовали бы вас (папка ваш знал бы уж, чем кого порадовать — а?). С нежностью — с большой любовью он будет ласкать своих милых, любимых, каждому уделит свою горячую, преданную любовь: женушке — любовь мужа и друга, сыну — любовь отца и товарища. Так примите это от меня и сейчас, хотя я так далек от вас, чувствуйте мою близость и знайте: больше, чем кто-либо, я с вами, всеми своими устремлениями, помыслами и желаниями. Примите бескорыстный, искренний, душевный мой привет мужа и отца, будьте счастливы, любите друг друга, будьте друг другу в отраду и пусть злодейка-судьба никогда вас не разлучает. Ничего, мои дорогие, время придет, мы будем вместе, переживем все наши горести и несчастья. Жизнь должна будет вознаградить нас за все пережитое — радостно и хорошо нам будет оттого, что мы отдали свою любовь друг другу, что мы остались верны друг другу в самые тяжелые годы, что мы дождались все же друг друга и соединились для новой, счастливой жизни.
Помнишь, Лидок, 5/IV. 1939 г.? я был тогда в Сибири, — ты рано утром получила от меня цветы в Москве. Наша любовь тогда только начиналась и она была сильна, крепка и прекрасна. Как было нам хорошо! А вспомни Новосибирск-Искитим, наш первый медовый месяц! И все наши последующие годы, насыщенные трудом, учебой. Я слишком отдавался работе, уделяя тебе подчас мало времени и внимания, — нещадно корю я себя за это теперь! Но я тебя всегда любил, любил крепко и верно, был привязан к тебе, как к единственно близкому человеку. Я люблю тебя, Лика, сильнее, чем прежде, — поверь! Эти последние годы связали меня с тобой чувством глубочайшего уважения и безмерной благодарности тебе, испытавшей так много горя. Ты — моя верная жена, мой друг, мать моего сына — моя любовь, моя радость, моя единственная надежда! Я не представляю себе жизни без тебя, Лика. Все это время я мысленно жил с тобою, с сыником, и когда мне было особенно плохо и тяжело, я уносился к вам, в свою любимую семью, чувствовал себя среди вас, около тебя, моей женушки, и мне становилось легче, бодрее.
Лика, дорогая моя! Как мне тяжело, если б ты только знала!
За что? Что сделал я плохого в своей стране?
Чем хуже я других людей, работающих, созидающих, наслаждающихся жизнью? За что мне такое несчастье? Неужели я не добьюсь правды и окончательно лишусь всего, даже всей моей семьи?
Ликин! 18/III, сегодня я подал заявление о разрешении мне свидания с тобой. Ответ ожидаю в течение месяца, может быть, раньше. Характеристику от Нач. КВЧ(культ. — воспитательн. часть) я должен получить хорошую, т. к. работаю добросовестно, мною довольны, никаких замечаний и взысканий не имею, участвую в хоровом и драматическом кружке (агитбригада). Очень волнуюсь, ожидая ответа. Неужели опять откажут? Что ты делаешь в этом направлении? Подай заявление Начальнику ГУЛАГа НКВД СССР, проси, чтоб разрешил свидание. Может сумеешь сама попасть к нему, поговорить с ним? Объясни положение: что мы 3 ½ года не виделись, сейчас ты получаешь отпуск и сможешь поехать. Ведь не каждый раз можно это сделать, — только на время отпуска! Обратись к Прокурору Союза, если тебе откажут в ГУЛАГе. Вообще, в последнее время многим отказывают в свиданиях, и я боюсь, что и мне откажут. Я здесь бессилен что-либо сделать, но у тебя большие возможности добиваться в центре. Я надеюсь, что мы скоро увидимся.
Напиши мне, согласна ли ты с моим мнением о приезде также и Марика ко мне? Ты понимаешь, Ликин, как тяжело мне самому отказываться от возможности повидать сына, но мне кажется, что соображения, высказанные мною по этому поводу в предыдущем письме, — достаточно серьезны. Если бы я еще был бы уверен в том, что ты сможешь устроиться здесь хорошо с жильем и, главное, с билетами на обратную дорогу. Трудности большие, а с Мароником тебе будет еще тяжелей. Паша останавливалась в гостинице. Ты тоже постарайся устроиться в ней. Насчет билетов обратись к носильщику, немного дороже будет стоить, возможно, удастся получить и обратно билет на курьерский или же на скорый поезд с плацкартой.
Ну, что мне привозить? Я и сам не знаю. Видеть тебя, быть с тобою хоть немножечко, рассказать тебе о своем горе, влить в тебя бодрости и надежды, убедить, что не все у нас пропало в нашей жизни, что мы еще будем вместе и посоветоваться с тобою, как на это время облегчить и устроить твою жизнь.
Прости меня, Лидука, за некоторую резкость моего предыдущего письма, но я был очень взволнован твоими словами. Неужели и ты думаешь, что судьба нас окончательно разъединила?
Я в это не верю, не хочу верить, ибо только в надежде выйти на свободу, быть с тобой, с сыном, в своей семье, я черпаю силы. Не станет этой надежды, — и жить мне уж нельзя будет. Для чего и для кого? Ты должна дождаться меня во что бы это ни стало, любой ценой.
Я понимаю, Ликин, что тебе, молодой, полной жизненных сил и энергии, женщине, тяжело быть одной. Мы достаточно взрослые с тобою люди, чтоб откровенно сказать об этом. Природа требует своего и надо ее удовлетворить. Ты пишешь, что ты неспособна, как другие женщины, на легкую связь, и тебе оттого живется тяжелее, чем им. Это правда, Ликин, я это знаю и понимаю. Так больно мне говорить об этом, но, когда я писал, что ты должна быть свободной в своих действиях и поступках, я именно имел в виду свободу твою в удовлетворении твоих естественных желаний. В другое время я бы не допустил и мысли о возможности этого (разве мы не любили друг друга и не удовлетворялись этой нашей любовью вполне?), но сейчас, сейчас…
Лика! Ты должна любить меня по-прежнему, ничто не должно поколебать твоей любви и преданности, — я жду этого от тебя.
Всем своим поведением я заслужил твоего уважения больше, чем этого заслужили многие другие мужья у своих жен. И, попав в очень тяжелые обстоятельства, о которых ты теперь уже все знаешь, я остался честным гражданином нашей Советской страны, не потерял своего достоинства, не лгал, не клеветал, держался только правды, правды о своей невиновности. Я остался тебе верным мужем, и отцом своему сыну, ибо только мысль о вас, также, как и чувство советского гражданского долга поддерживала меня в моих испытаниях. Клеветники, вроде Певзнера, Борзова, Бушева, — на свободе. Они не дорожили именем честного советского человека, большевика, сочиняли жуткие небылицы, — они вышли на волю, они пользуются всеми благами жизни. А я… За что?
Неужели и ты меня оставишь?
Ты говоришь, что ты не можешь идти на случайную связь. Но будет ли тебе легче, если ты совсем перейдешь к другому человеку? Даст ли он тебе все в жизни, и сумеешь ли совсем отрешиться от мысли и воспоминаний обо мне — твоем муже и отце твоего сына?
И, вообще, о чем это я говорю? Или я уж совсем потерял рассудок? Это все бред, а не сознательные мысли.
Я знаю тебя, мою любимую женушку, мою Лидуку! Я знаю, что ты меня любишь, что ты способна ждать меня, ты не нуждаешься в легких связях, которые смогли бы оторвать тебя совсем от мужа, ты сможешь дождаться меня и отдаться вновь нашей любви. Ты — нравственно чистая, морально устойчивая, моя девочка, — тебе легче, чем многим другим женщинам, пройти этот путь физического одиночества. Твои мозги и тело не развращены, как у некоторых других, находящих себе в этом облегчение, — и тебе легче, чем им. В этом твое преимущество перед ними. И еще одно преимущество у тебя есть: ты — инженер, у тебя работа, ты ею много занята, нужно читать, заниматься, совершенствовать свои знания, обогащать свой культурный уровень. Ты, наконец, — мать замечательного ребенка, нашего Марика. Все восхищаются им, и я горд своим сыном. Он будет у нас большим Человеком, Человеком — с большой буквы, в подлинном смысле этого слова. Я об этом мечтаю, создаю планы его воспитания, и ты, моя женка, вместе со мною будешь их осуществлять.
Нет, ты не уйдешь от меня никогда, моя Лидука! Для этого тебе нужно перестать быть Ликой Котопулло, той Ликой, которую я знаю!
Моя любимая, вчера я получил твое письмо от 6/III с 4-мя большими фотографиями Марика. Какой чудесный у нас сынка! Он очень похож на тебя и на меня, я целукаю его бесчисленное множество раз. Большую радость ты доставляешь мне присылкой карточек. Прошу тебя прислать мне последние свои (обязательно свои) и Марика снимки, сделанные в хорошей фотографии, а не только у таинственного какого-то «начинающего фотолюбителя».
Я очень доволен покупкой тобою радиоприемника, он доставит вам много удовольствия. Жив ли наш патефон, какие у тебя пластинки? Я одобряю полностью твои рассуждения об экономии средств, нужно тратить их на самое необходимое, не отказывая себе во всем необходимом.
Благодарю тебя за переданные моей матери 1000 рубл.
В прошлом письме я много тебе писал о ваших отношениях, в некоторой части может я был и нечуток, я нервничал сильно, когда писал, а ты не обижайся на меня, пойми, что человеку, находящемуся в такой страшной дали от жизни, позволительны и могут быть прощены некоторые ошибки.
Я просил тебя передать маме 3 000 рубл. Подумай, как лучше: дать их ей сразу (т. е. еще 2 тысячи) или же лучше помогать ей понемногу, скажем — 100 рубл. в месяц. Мне кажется — последнее будет лучше и для самой мамы. Напиши мне, как ты поступила в этом вопросе.
Лидик, я пишу тебе при первой возможности, а она бывает не каждый день и чревата для меня осложнениями, если поймают письмо, посланное стороною. Ведь разрешают только одно в три месяца. Я тебе послал 22/11 письмо с одним освободившимся товарищем — Сеней Липецом. Он думал, что побывает в Москве и лично передаст, но поехал в г. Куйбышев. Получила ли ты это письмо?
Потом я послал тебе письмо в десятых числах марта. Во всяком случае, несмотря на то, что посылка писем сопряжена у меня с большими трудностями, я пишу тебе больше и чаще, чем получаю от тебя. Постарайся писать чаще, Лидука!
Ты хочешь научить Марика письму? Не рано ли слишком? Ведь он болезненный ребенок, и ему будет это тяжелой нагрузкой. Пусть окрепнет еще немного, тогда уж сделаем его грамотеем.
Почему он так часто болеет, Ликин? Надо его показать лучшим профессорам: Сперанскому, Киселю. Пусть посмотрят его и скажут, что нужно для укрепления его организма. Обязательно надо это сделать. Но, ты не отчаивайся, Лидука, я встречал людей, много переболевших в детстве, но удивительно крепких и здоровых в более зрелом возрасте.
Ликин! Передай маме мою большую признатепьность за нашего сына, за ее заботы о нем. После такой тяжелой болезни она сделала его таким бутузом! Нет слов для моей благодарности. Как ее нога? Почему ты ничего не пишешь о здоровьи мамы? Что делается для того, чтобы полечить ее? Береги свою мать, она у нас хорошая, и много ей, бедняжке, пришлось так же перестрадать. Передай ей мой крепкий поцелуй и привет.
Что это у тебя за приятельницы? Я очень рад тому, что у тебя есть такие хорошие друзья. Приветствую их и уже считаю их и своими друзьями. Сфотографируйся вместе с ними и пришли мне весточку, чтоб я имел о них несколько большее представление. Ладно?
А где Танька Шварц? Что с нею?
Лидик, я работаю в финчасти (Главной Бухгалтерии) счетоводом (фактически — бухгалтером). Атмосфера на работе не совсем здоровая. Чувствую на каждом шагу, что я — еврей. Это очень тяжело: мелкие гадости, подлости за спиной и пр. Трижды пытались уже меня сплавить в этап, — пока что держусь, благодаря тому, что хорошо работаю, и есть некоторые хорошие ребята, поддерживающие меня. Ну, да ладно, ничего не поделаешь, — гадости еще много на белом свете, а здесь есть всякий сброд. Как-нибудь переживу, лишь бы у меня было крепкое моральное состояние, как было до сих пор.
Сейчас началось время этапов в другие лагеря. Может быть, и меня погонят. Куда — не знаю. Если бы на запад, было бы хорошо, ближе к вам, и климатические условия получше: но могут и обратно, на восток. А может быть, и оставят здесь. Все это не в моих руках. Если это случится, при первой возможности — сообщу тебе. Но пусть такая перспектива не останавливает тебя от посылки мне писем. Здесь в этом отношении порядок хороший: если человека отправляют, то вся почта (письма, посылки) досылаются вслед за ним. Ничего не пропадет, так что ты не прекращай переписки.
Я все же надеюсь, что нам удастся повидаться. Разрешение хлопочи, используем его в другом месте, если меня перебросят куда-нибудь.
Вообще, это здесь в порядке вещей. Можешь тут пробыть 2–3 года, а вдруг, совершенно неожиданно: «собирайся с вещами» и айда! Поэтому-то нельзя и обрастать вещами (тряпками, как это здесь называют на воровском жаргоне, — я уже и его изучил). Нужно иметь самый минимум самых необходимых вещей, ибо таскаться в этапах с мешками, чемоданами и пр. невозможно: и тяжело, и уберечь трудно.
Так что вещей мне не посылай, за исключением того, что я просил, — да ты уж, наверное, выслала мне это.
Лидик, пиши мне, что с моим делом? Двигается ли хоть что, есть ли какая надежда? У кого, где были, с кем говорили, что предпринимаете. За последнее время от нас уехало несколько человек на переследствие из осужденных Военной Коллегией. Есть несколько человек с пересмотренными решениями Особого Совещания. Может и мне посчастливится? Ведь должны же разобраться, наконец, или мне совсем пропадать?
Писала ли ты от себя заявления? Делали ли это Паша и Роза? Ваши заявления будут читать скорей, чем мои.
Пожалуйста, прошу тебя принимать энергичные меры. Жалоб я не пишу больше, не знаю — правильно ли это с моей стороны? Все же хочу на днях отправить жалобу М.И. Калинину. Сходи еще раз к т. Бадаеву, скажи, что жалобы мои уже поданы, — ведь он обещал пересмотреть мое дело. Нельзя же так оставлять вопиюще неправильное решение Особого Совещания. Юристы не принимают — это понятно. Но попробуй сходить к Браудэ, Комодову на дом, заплати им хороший гонорар, ознакомь их с делом, заинтересуй, пусть просто посоветуют что-нибудь, как поступать, к кому обращаться, что делать?
Ну, вот и все, моя дорогая Лидука!
Да, пришел телеграфный перевод из Москвы на 50рубл., не знаю еще от кого. Думаю — от тебя или от сестер. Денег не надо мне посылать, я тебе уже писал об этом.
Пиши, пиши, Лидик, чаще, — это единственная моя просьба. Пиши обо всем, о себе, о Маронике, о родных, о друзьях, о работе. Только не забывай меня!
Целую тебя и сынку много, много раз, поздравляю вас с днями вашего рождения и хочу только одного: видеть вас здоровыми и быть с вами вместе.
Еще разик обнимаю и горячо вас целую.
Ваш папка Семка.
Привет горячий маме и всем родным. Почему никто мне не пишет?
