Мама.
Твой отец был сентиментальный человек.Я.
Будешь сентиментальным на сорокаградусном морозе и во взаимоотношениях с паханом.Мама.
Я имею в виду его манеру писать письма.Я.
Стиль?Мама.
Манеру. В каждом письме — объяснение в любви, в каждом слова на разрыв души, нежность и ласка.Я.
Блатной романтизм?Мама.
Ничего блатного. Он и на свободе любил встать передо мной на колени.Я.
Тогда что?.. Секс?Мама.
В советское время мы действительно не знали, что это такое.Я.
А как же я появился?.. От вашей платоники?Мама.
Да нет же… Просто ЭТО иначе как-то называлось… или не называлось вообще! А все остальное мы умели делать не хуже нынешних, то есть вас. На Камчатке мы бывали вместе, можно сказать, каждую ночь.Я.
В свободное от строительства социализма время?Мама.
Вот именно.Я.
Все-таки поразительно, что ты держалась.Мама.
Ничего поразительного. Ведь я любила его.Я.
Любила!.. Как можно любить человека, не видя его четыре года?..Мама.
Можно.Я.
Как?Мама.
Я каждый божий день разговаривала с ним. Мысленно. Я ощущала его рядом с собой круглые сутки. К тому же ты был точная копия отца. Мне казалось совершенно всерьез, что ты и есть он, только маленький. Так ты был похож на него. Бабушка про тебя говорила: «Шлиндмановская порода»!.. Она тоже безумно любила тебя, баловала.Я.
Я ничего не помню из той довоенной жизни. Для меня детство началось в Анапе, в июне 41-го.Мама.
Мы приближались к войне, совершенно не чувствуя, что нам еще предстоит пережить… А письма… Я писала ему часто, но мои письма до него не доходили. Почему-то. А его… весной 41-го письма от Семы сыпались в наш почтовый ящик одно за другим, одно за другим…