Папа Жора

Я, конечно, не сомневался в том, что Иван пытался покончить с собой. Не нашел в себе силы, чтобы выдержать ужас, открывшийся ему во время молебна, когда в тех дымах и тенях заглянул на миг в свою душу.

Вспомнилось, что два года назад, неизвестно при каких обстоятельствах, он тоже попал в «ку-ку хауз» одного нью-йоркского госпиталя и пролежал там неделю. Может, он и тогда попытался, но не смог покаяться?

         

                                                          Глава 6

Иван лежал в психбольнице, а я, мучимый угрызениями совести, готовился к ответу.  

Пациент пытался покончить с собой! Шутка ли? Даже если не удалось доподлинно установить причину произошедшего, дело должно быть рассмотрено на рабочем совещании медперсонала клиники. 

В следующий четверг мне предстояло выступить перед коллегами, представить им дело Ивана.  

Никто в клинике не знал о нашем с ним посещении церкви.  

Всю неделю меня раздирали сомнения: следует ли мне чистосердечно во всем признаться и «раскаяться» в своеволии, которое едва не привело к гибели больного?

Но ведь тогда – страшно подумать! – какими последствиями это может обернуться для меня: мне поставят низкую оценку или вовсе не зачтут интернатуру! Отправят депешу в институт декану! Или даже сообщат в Совет психотерапевтов штата!..

Рой страхов витал над моей душой. Несколько раз я был близок к тому, чтобы навестить Ивана в госпитале «Святого Луки». Формально я был его лечащим психотерапевтом, меня бы к нему впустили. 

Хорошо, приду, – рассуждал я. И что? – Попрошу его, чтобы он «не проболтался»? Чтобы хранил эту тайну? Чтобы не топил меня?

Что же получается? Иван едва не свел счеты с жизнью, трудно представить, что сейчас творится в его душе. И тут я – приползу к нему на коленях в палату и стану жалобно просить, чтобы он не губил мою карьеру? Вместо того, чтобы сочувствовать ему.

А не вложу ли я тем самым в руки Ивана оружие, которым он сможет потом мне отомстить? Ведь он же теперь с новой силой возненавидит и себя, и весь мир...

Одним словом, я чувствовал себя преступником, скрывающим от всех свое преступление и связанным с Иваном узами тайного сговора. Но в этот раз уже он был жертвой, а я получался как бы преступником, толкнувшим его на рельсы. 

После колебаний, я все же решил о молебне никому не говорить и к Ивану в психбольницу не ехать. Будь что будет.

Виду, что волнуюсь, старался не подавать. В разговорах с Джен держался, пожалуй, слишком непринужденно, почти развязно. Она же внимательно читала мои отчеты о сессиях с Иваном, задавала мне вопросы, подготавливая к предстоящему «бою» на совещании, которое я мысленно окрестил «судилищем». Профессиональное чутье подсказывало ей, что в этой истории с попыткой суицида «не хватает какого-то важного кусочка», но про молебен не знала и она.

За день до совещания Джен сообщила мне пренеприятнейшую новость: Ивана завтра выписывают из госпиталя «Святого Луки» и направят к нам –  продолжать амбулаторное лечение!

– Придет завтра. А-а…

Всю ночь накануне совещания я не спал. Ворочался, смотрел по телевизору всякую дребедень. Под утро, наконец, начал впадать в дрему, перебиваемую кошмарами: видел Ивана в образе палача, с топором в руках...

         

                                                          Глава 7

Конечно же, трагедия. Что может быть страшнее – самому оборвать нить и уйти во мрак, на веки вечные?

Официального названия не существует, но можно ввести его самому – суицидология. Или суицидоведение. Кому как нравится.

Вопрос этот слишком серьезен, думаю, на нем стоит остановиться.

В институте, где я учился, этот предмет назывался «Суицид и его предотвращение». Мы изучали различные симптомы в состоянии и поведении людей, замышляющих покончить с собой. Узнавали, какие категории лиц в Америке входят в так называемую группу риска. Разбирали мотивы: вызвана ли суицидная попытка желанием привлечь к себе внимание, или же человек действительно намерен совершить  э т о.

На эту тему написано неимоверное количество книг, ведутся многочисленные исследования, опубликованы свидетельства очевидцев и даже тех, кто по-настоящему пытался, но чудом уцелел. Все одинаково признаются в том, что в последнюю секунду (когда уже летели вниз головой с моста или нажимали курок пистолета) к ним приходило прозрение и понимание того, ЧТО они совершили. Тонны, тонны литературы...

Но сейчас попытаемся разобраться: что происходит не в душе человека, а в СИСТЕМЕ американской медицины, когда речь идет о суицидном ПАЦИЕНТЕ? 

Все боятся. Страшно. Очень страшно. А вдруг пациент не только замыслит, но и совершит это?! Что тогда?

В общем-то, формально врач не подлежит никакому наказанию – ни уголовному, ни административному, если пациент даже и совершил самоубийство. Ведь и вправду: откуда психотерапевт может знать, что взбредет больному в голову через пять минут после того, как тот покинул врачебный кабинет?

Но оказывается, все не так просто. Медик все-таки отвечает. Отвечает в том случае, если он проигнорировал  я в н ы й  умысел больного уйти из жизни. Повторяю, речь идет о явных сигналах суицида. Но грань между явными и неявными в этом случае размыта.