ПАПАПА (Современная китайская проза)

«Хэйхай, давай ты больше не будешь здесь работать. Ты не вынесешь в этом пекле, ты же такой слабенький, весь потом уже вышел, поджарился, как уголёк. Дробить с сестрёнкой камешки легче будет», — с этими словами она опустила его на землю и, удерживая одной рукой, повела к груде камней. Её руки были крепкими и сильными, ладони большими и мягкими, она держала Хэйхая за запястье, словно вела за ногу горного козлёнка. Хэйхай, упираясь, с шумом разгребал пятками мелкие камни на земле. «Вот дурачок, иди нормально, упрямец». Девушка остановилась и, повернувшись к нему, с силой сжала его запястье и сказала: «Посмотри на себя, детёныш, стоит надавить посильнее и тебя в два счёта раздавить можно! Куда тебе такую тяжёлую работу!» Хэйхай злобно на неё посмотрел и ни с того ни с сего наклонил голову и что есть силы впился зубами в её пухлое запястье. Она вскрикнула и отпустила руку мальчика. Хэйхай развернулся и побежал назад.

Зубы у Хэйхая были острые, на запястье девушки осталось два глубоких следа. Клыки у него были как два шила, и эти два шила оставили две кровоточащие ранки. Каменщик подошёл помочь и, достав мятый носовой платок, хотел перевязать запястье девушки. Она оттолкнула его и, не глядя в его сторону, наклонилась, загребла горсть земли и положила на рану.

«Там же микробы!» — испуганно воскликнул каменщик.

Девушка вернулась к камням и, отыскав своё место, села. Она смотрела на рябь, которая, не переставая, бежала полосками по воде. К камням она не притронулась.

«Смотри, ещё одна спятила», «Да, Хэйхай, должно быть, колдун!» — шептались между собой женщины.

«Хэйхай, уйди с глаз моих, сукин сын. Даже собака не будет кусать руку, которая её кормит!» — ругаясь, каменщик вошёл в мостовой пролёт, где находилась кузнечная печь. Вдруг из пролёта ему прямо в лицо выплеснули грязную горячую воду. Целились метко, попали прямо в каменщика, ни одной капли мимо не упало. Его мягкие с рыжим отливом волосы, рабочая куртка, ярко-красный воротник фуфайки — всё покрылось железной стружкой и золой, с головы струйками стекала грязная вода.

«Слепая собака! — каменщик, бранясь, влетел в пролёт. — Кто это сделал? Ну, говорите, кто?»

Но на него никто не обращал внимания. Чёрный дым в пролёте рассеялся, в печи горел огонь, раскрасневшийся от жары старый кузнец длинными щипцами доставал из печи раскалённое добела зубило. От кончика молота с шипением разлетались яркие искры. Он положил зубило на наковальню, маленьким молоточком постучал по краю наковальни, наковальня ему ответила звоном. Его левая рука ловко орудовала длинными щипцами. Зажав ими зубило, он поворачивал его, а маленьким молоточком в правой руке быстро по нему стучал. Куда опускался его маленький молоточек, туда тотчас же ударял восемнадцатифунтовый молоток одноглазого кузнеца. Гладильный молот старого кузнеца работал стремительно, как петух, который клюёт зёрнышки, кувалда молодого кузнеца не отставала от него ни на шаг, разгоняя по пролёту горячий воздух. На фоне ошеломляющего грохота от молота в разные стороны разлетались искры, попадая на клеёнку, намотанную на пояса и ноги кузнецов, от них, шипя, шёл белый дым. Одна искра попала на голую кожу Хэйхая, и он скривил рот, обнажив два ряда белоснежных зубов, острых, как у волчонка. От ожога на животе появилось несколько волдырей, но он как будто не чувствовал боли, лишь в его глазах загорелись два беспокойных огонька. Его худые плечи поднялись, шея втянулась, скрестив руки на груди, он ладонями с силой зажал рот и подбородок, сплюснув нос.

Затупившееся зубило стало острым, цвет начал тускнеть: из ярко-красного он становился серебристо-белым. На землю осел слой серой железной стружки, от стружки загорелось несколько травинок, от них лениво пошли струйки белого дыма.

— Кто меня облил, мать вашу? — выругался каменщик, глядя в упор на молодого кузнеца.

— Ну, я облил, и что? — сказал лоснящийся с головы до ног от пота молодой кузнец, картинно наклонив голову и опираясь обеими руками на ручку кувалды.

— Ты что, ослеп?

— Ослеп на один глаз, как видишь. Старик выливал воду, а ты как раз шёл, считай, что тебе повезло.

— Говори правду!

— А в наше время у кого кулак больше, того и правда, — молодой кузнец поднял кулак, на его руке заиграли мышцы.

«Ну, давай, одноглазый! Кто-то сегодня и на второй глаз ослепнет». — Каменщик, пылая гневом, подался вперёд, но тут старый кузнец как будто нечаянно сделал шаг вперёд и толкнул его. Каменщику вдруг показалось, что в глубоко запавших глазах старика что-то сверкнуло, будто подавая ему какой-то знак, и он тут же почувствовал, как его тело обмякло. Старый кузнец приподнял лицо и, как ни в чём не бывало, стал напевать строчку из какой-то то ли оперы, то ли песни: «Люблю тебя, прекрасный мой воин, ты знаешь стихи. Мы много скитались, и домом нам было чистое поле. Мы повидали немало беды…»