Читаем Папарацци полностью

Папарацци

Актер. — Это бодрит! А вообще, черт с ними, с бабами. Все они суки и эгоистки. Заботятся только о себе. Снова буду дружить с молодыми, талантливыми ребятами. Тут у нас в театре начал служить один симпатичный актер-стажер…

Луиза. — Стой! Вернись! Не уходи в себя!

Актер. — Ах, зачем и к кому мне теперь возвращаться?

Луиза. — Ко мне! Ко мне, мой Мухтар!

Актер. — Ты мне изменила… все кончено.

Луиза. — Нет, я верна тебе! И я сейчас это докажу.

Актер. — Докажешь? Здесь, рядом с любовником, которого ты сама сюда затащила?

Луиза. — Он сам пришел! Он не поп, это маскировка. Он журналист! Репортер! Папарацци!

Актер. — Что? Что ты сказала?

Луиза. — Что слышал! (Подбегает к отцу Филарету, роется в его карманах, достает оттуда фотоаппарат и журналистское удостоверение и предъявляет улики Актеру.) Вот, смотри!

Актер (читает). — «Удостоверение члена союза журналистов России Филимона…» Боже! Печать дьявола! «Каинова печать — наша пресса».

Луиза. — Вот-вот!

Актер. — «У бедной девушки на плече был цветок лилии. Она была заклеймена».

Луиза. — А я тебе о чем?

Актер. — Ничего себе девушка — сто кило… А почему он Филимон, а не Филарет?

Луиза. — Попы часто меняют имена, если не звучит. У него так себе ФИО — Филимон Блиндяев.

Актер. — Понимаю… отец Филарет — это псевдоним… Теперь дом придется святить… Нечистый проник, папарацци.

Луиза. — Этот проник, а еще двоих ты сам пригласил.

Актер. — Я пригласил? Они сами пригласились, с забора на мою голову свалились! Это ты сказала их оставить. Я хотел в землю закопать. Только ради венчания пожалел.

Луиза. — Ты у меня гуманист!

Актер. — Да, я знаю. Честное пионерское.

Луиза. — А зачем дом святить, если ты вроде атеист?

Актер. — А зачем я священника зову, если я атеист? Потому что так сейчас принято. Сейчас даже коммунисты в церковь ходят. Свечку подержать. А кому служат, богу или дьяволу — неведомо.

Луиза. — Сейчас надо решить — что с этим делать? (Указывает на отца Филарета). Если фото напечатают, он их обещал моей мамаше показать, да, да!

Актер. — Да? А ты надеялась, что их никто не увидит?

Луиза. — Ну… увидит — не увидит… Мамаша у меня вообще не в курсе, чем я здесь занимаюсь. Она думает, я швея-мотористка, на фабрике нитки на палец мотаю.

Актер. — Да, мамашу жалко. Но, сама посуди, не могу же я его и впрямь тут грохнуть! Замочить, так сказать в сортире. Божьего человека!

Луиза. — Он шантажист, моралист, зануда и провокатор, а не божий человек! Чмо по жизни!

Актер. — Все мы создания божьи. Скажем так — он божья тварь.

Луиза. — Что тварь, это точно!

Актер. — Может, ему денег дать?

Луиза. — Не возьмет. На принцип пойдет.

Актер. — О как. А может, вообще ничего не печатать? Хрен с ней, с этой скандальной фотосессией.

Луиза. — Ну как так можно, котик? У тебя же упадет рейтинг. Я уже чувствую, что он какой-то не такой. Количество твоих фото в телепрограммах упало на 15 процентов за последние три месяца!

Актер. — Да… что же делать?

Луиза. — Накопать на него компромат!

Актер. — Как это?

Луиза. — А вот так! Сейчас мы ему устроим фотосессию типа «Последнее прости»! Что стоишь? Помогай! Свет ставь!

Луиза подбегает к отцу Филарету, сажает его за стол, вставляет флешку в фотокамеру Макса, делает несколько кадров с ним в виде пьяницы, целующегося с бутылкой, затем подтаскивает к нему Рекса и Макса, ставит кадры их объятий — то ли пьянка, то ли гомосексуализм, не разобрать. Играет музыка, щелкает фотоаппарат, сияет вспышка.

Луиза (не может отдышаться). — Вот так! И так будет с каждым! Кто с фотокамерой к нам придет, от нее и помрет!

Актер. — А дальше?

Луиза. — А дальше я пошлю все эти снимочки его мамашке! Старушка жива еще пока. И старше моей. Если он мою мутер ткнет носом в мои снимки, то я его мазер ткну ее корявым носиком в снимки сынишки! Пусть полюбуется, как ее семинарист-недоучка в столице с мужиками целуется и винище жрет!

Актер. — Ну ты жестокая, Лизунчик!

Луиза. — А то! Иначе у вас в городе не проживешь! И это еще не все…

Актер. — Не все? Что же еще-то надобно?

Луиза. — Буди этих гавриков! Ну, живо! (Будит Рекса и Макса.)