Папина дочка

Люда слушала учительницу, пожимала плечами задумчиво. Мол, я и сама не знаю, отчего так. Но на самом деле знала, знала… Вернее, догадывалась. Просто Татка таким образом не хочет ее к себе подпускать. Хочет исключить саму необходимость в какой-либо помощи с уроками. Да и не только с уроками… Однажды она застала Татку в ванной, склоненной над тазом с мыльной пеной. Сначала удивилась: чего это она там делает? Оказалось, бельишко свое стирает. Сама. Трусики, колготки, белый воротничок от школьной формы. И не нашлась даже, что сказать, лишь проговорила удивленно:

– Да зачем, доченька… Я ж это все в стиральную машину кидаю…

Татка будто и не услышала, молча продолжала возню в мыльной воде. Люда махнула рукой, вышла из ванной. В коридоре прислонилась спиной к стене, сглотнула слезы обиды. Ну вот как с ней общаться, как? Как найти подходы, с какого боку? Ведь не должно быть так, не должно! Это ужасно несправедливо и неправильно, чтобы родная дочь родную мать не признавала и в упор не видела!

А может, с ребенком что-то не так? Может, это какое-то психическое отклонение и как-то лечится? Надо бы с Нинкой посоветоваться, она ж в больницу кастеляншей устроилась, наверняка у них там врачи всякие есть. И которые во всяких отклонениях разбираются – тоже есть. Может, она с таким врачом договорится и он посмотрит на Татку, посоветует что-нибудь хорошее?

Нинка ее за такое намерение осудила, но с врачом обещала свести. То есть обещала привести его прямо домой, вроде как своего знакомого, чтобы Таткину психику не травмировать. И не просто так, а за деньги. Немалые, между прочим. Какой же врач просто так захочет в такие игры играть?

В назначенный день они и заявились – Нинка и Леонид Сергеевич, врач-психиатр. Солидный такой дядечка, в возрасте, с лысиной и при очках в золотой оправе. Улыбчивый. Люда накрыла стол к чаю, созвали всех домочадцев. И Володя, Ирин жених, аккурат в гостях оказался, и Лена дома была. В общем, большое такое застолье получилось, и Татке пришлось за стол сесть. Сидела, молчала, как обычно, ожидая, когда можно будет встать и уйти. Леонид Сергеевич пытался как-то ее расшевелить, вопросы всякие задавал… Она отвечала вежливо, но односложно – да, нет, не знаю. Потом так на него взглянула, с таким отчаянием… Чего, мол, вы ко мне привязались, дяденька? Не видите разве, что я не хочу отвечать на ваши вопросы! Не хочу, и все…

Потом они долго сидели на кухне, и Люда сквозь слезы проговаривала свою беду:

– Понимаете, она очень к отцу была привязана… С самого рождения… И даже нельзя сказать, что привязана, понимаете? Это… Это вообще безобразие какое-то… Будто я и не мать ей, а чужая женщина… Отцу вся любовь, а мне – ничего, ну просто ни капли! Да разве это нормально, доктор, скажите? Разве так у других бывает?

– А вы сами, Люда… Вы сами как к дочери относитесь? Может, вы свою обиду выражаете как-то?

– В смысле – выражаю?

– Ну… Сердитесь на дочь… Раздражаетесь…

– Да нет, что вы! Я ж наоборот… Уж я так и сяк перед ней выплясываю, чуть не гопака с выходом из-за печки танцую! Все время пытаюсь как-то до нее достучаться, а она молчит…

– Ничего, пусть молчит. Вы к ней не навязывайтесь, не надо.

– То есть… Как это? Мне что, вообще на нее никакого внимания не обращать, что ли? Пусть растет как чертополох на огороде? Нет, я так не могу, я же мать… Вы уж лучше лекарство какое для нее пропишите, чтобы она одумалась, осознала… Что ближе матери у нее теперь и нет никого…

– Люда, поймите… Я не говорю, что она должна расти как чертополох на огороде, нет… И да, вашего материнства никто отменять не собирается. Просто не надо его насаждать… как бы это сказать… слишком агрессивно, понимаете? Дайте себе отчет в том, что у девочки и впрямь была сильная привязка к отцу. И с его смертью она никуда не делась. Она просто другие формы приобрела, с трагической окраской. Поверьте, что девочке сейчас очень, очень тяжело…

– А вы думаете, я этого не понимаю, что ли? Я же мать, я все понимаю… И про эту привязку трагическую тоже все понимаю… Но неужели она никогда не исчезнет, эта привязка? Как думаете, доктор? Может, со временем?

– Боюсь, что нет, дорогая моя. Не исчезнет. Синдром Электры – очень тяжелая вещь…

– Что? Какой еще синдром? Объясните.

– Ну, это что-то вроде Эдипова комплекса, только наоборот… Не мать и сын друг к другу привязаны, а отец и дочь… И знаете, что я вам еще скажу, Люда? Может, это и хорошо, что ваш муж ушел… Да, как бы кощунственно это ни звучало… И все, и не спрашивайте у меня ничего больше, потому что никто и никогда не может предугадать, во что любой синдром может вылиться и преобразоваться…

– Погодите… Я сейчас совсем не поняла, что вы хотите сказать, доктор.