Настало лето, первое в двудомном режиме, и мои финансовые трудности обострились до предела. Дайлис с Крисом и с детьми в середине августа отправлялись на две недели в Прованс. Я на электричке свозил Глорию, Джеда и Билли на денек в Гастингс, на импровизированный пикник с едой из спортивной сумки. Мы сидели на волнорезе.
— Тут воняет, — заявил Джед.
— Слушай, не придирайся, хорошо? Я и так устал до полусмерти, пока вас сюда тащил.
Ребята развлекались, швыряя в море гальку. Я раскрыл сумку с едой: у нас были подсохшие бутерброды с сыром, подгнившие яблоки и подтаявшее «Экономичное» шоколадное печенье. Я сидел в тени, вытянув ноги, и наблюдал, как дети едят и играют. Впервые с того момента, как я остался с ними один, у меня появилась мысль, что больше так не выдержу. Совершенно невозможное раньше теперь казалось правдой: в Далвиче детям было бы лучше. Дайлис и этот мудак Крис обеспечили бы им нормальную жизнь. Я бы виделся с ними, скажем, через выходные, как большинство брошенных отцов. Меня от такого тошнит, но дети-то наверняка свыклись бы. Ну что они потеряют, в конце-то концов?
— Пап. Мне не нравится этот пикник, — сказал Джед.
— Ясно. Мне тоже не очень. Но можем тогда попробовать поймать и съесть чайку. — Джед не засмеялся. — Ладно, — вздохнул я, — пойдем, купим чипсов.
Глория помогла мне упаковаться, и мы устало побрели по гальке обратно. После обеда я собирался пойти в район художников, но Джеда интересовали исключительно аттракционы.
— Нет, Джед, на аттракционы мы не пойдем.
— Почему? — И взгляд такой ровный. Я вижу, что Джед уже продумал все аргументы.
— Потому что там полно народу, да и вообще, зачем швырять деньги на ветер?
— А у меня есть собственные деньги!
Зря я с ним так резко.
— Если бы мы с тобой были вдвоем, тогда да. А так нет.
— Но я хочу потратить деньги на аттракционы!
— Джед, извини, но нельзя.
— Но, пап…
— Нет, Джед. Нет, и все.
— Но, пап…
—
Так-так, еще одна песенка для моего демона-диджея. Хорошенькая коллекция.
—
—
—
—
Видите, какие встревоженные личики? Слышите, как хлопает дверь машины?
Дети заснули в автобусе по дороге в тот район Гастингса, где полно сувенирных и антикварных лавок. Потом я посадил Джеда в коляску вместо Билли, а Билли взвалил на плечи. Так мне было тяжеловато идти, зато мы с Глорией могли поговорить.
— Пап, а ты ведь художник?
— Да. Надо бы рисовать побольше.
— Да, надо бы. Мне нравится та картина, которая висит у нас дома на стене. — Затем Глория спросила: — Пап, а ты еще встречаешься со своей подругой?
— Нет.
— А что случилось со Сьюзи?
— Она уехала.
— А ты по ней скучаешь?
— И да, и нет.
Обратно в Лондон мы добирались с трудом и медленно. Конечно, отменили наш автобус, конечно, мы сели в другой, который шел кружным путем. Чтобы добраться до дома быстрее, на Ист-Кройдонском автовокзале мы поймали такси (и я вытащил из носка припрятанные на черный день десять фунтов). Я открыл дверь, наклонился, чтобы подсадить Билли, и увидел на подножке туфлю неизвестной тетки. Тетка была примерно моего возраста и явно собиралась из-под носа увести мою тачку. Я уставился на нее и заорал: «Эй!» Впихнул Билли внутрь, впихнул за ним Джеда и Глорию и только тут разглядел, что на самом деле тетка придерживала мне дверь. Она отошла и теперь корчила рожи с подругой.
— Извините! — без сил произнес я в окно. — Извините!
Не знаю, услышала она или нет. Мне стало тошно. Веселая поездка к морю ухнула в прошлое и заняла место среди других дней, и лишь поздно вечером, когда дети наконец заснули, я припомнил пару старых хитов:
—
—
—
Да, сейчас такого уже не сочиняют.
Я лег на кровать одетым. Я, кажется, мог бы проспать целую вечность. Уже сквозь дрему я припомнил старые слова Кенни, сказанные им больше года назад: