Иннокентий III ввиду этого не мог открыто согласиться с замыслами Дандоло и не высказать свое осуждение и запрещение: это значило бы пренебречь престижем наместника св. Петра. Но папа не желал вместе с тем и прекращения крестового похода: ведь успех сулил не только обладание Иерусалимом, но, возможно, и Константинополем. Запрещение нападать на христианские земли не должно было идти в ущерб делу «освобождения святой земли» и подчинения Византии. Престиж — престижем, а непосредственные интересы тоже никак нельзя было отбрасывать в сторону.
Следовательно, для папы не могло быть и речи о том, чтобы крестоносное воинство было распущено (полностью или даже частично). Практически оставался только один выход: во имя продолжения крестового похода («великого благого дела») допустить «малое злю», т. е. захват крестоносцами христианского Задара, на который их подбивала Венеция. В этом духе и действовал изворотливый римский понтифик, пытаясь совместить несовместимое, прикрыть «божественным» — «дьявольское», запрещая — на словах, разрешая — на деле.
Даже новейшие католические историки — апологеты папства, вроде упоминавшейся выше Е. Тилльман, признают, что Иннокентий III капитулировал перед венецианцами. В оправдание папы они ссылаются на то, что-де он был не в силах заставить венецианцев отказаться от их намерений и выполнить волю апостольского престола: Дандоло, мол, не поддавался моральному воздействию церкви и пр.[76]
Однако подобные аргументы не могут обелить главного организатора четвертого крестового похода. Своим поведением Иннокентий III явно попустительствовал венецианцам, руководствуясь корыстными интересами папского престола.В конце концов, если бы его всерьез заботило спасение христианского Задара, разве не следовало хотя бы временно отказаться от крестового похода? В этом случае престиж папы остался бы незапятнанным. Разве не целесообразнее было бы согласиться на роспуск крестоносного ополчения, чем отдать в его жадные руки венгерские владения? И кроме того, ведь папа располагал более действенными средствами помешать завоеванию Задара, чем словесные запреты. Если бы Иннокентий III искренне стремился избавить христианские земли, в том числе Задар, от того, что вскоре с ними произошло, — ему не стоило бы большого труда из средств курии расквитаться с Венецией за долги обанкротившегося воинства. 34 тыс. марок — это было немало, но и ее так уж много для папы. Иннокентий III, однако, и не подумал об этом.
Так еще раз проявилась тайная связь папской политики во время четвертого похода с замыслами венецианской плутократии.
И вот, вся эта венецианско-крестоносная армада — около 200 кораблей — 11 ноября с боем вошла в запертую Задарскую гавань, а 24 ноября крестоносцы, после пятидневного штурма, приступом взяли Задар, сломив упорное сопротивление венгерского гарнизона. Население также стойко защищалось от рыцарей креста. «Почти не было улицы, — писал позднее Виллардуэн, — где бы ни происходило большой сечи».
Город был разграблен. В числе прочего рыцари вместе с венецианцами ограбили и церкви. Они учинили в городе свирепый погром, разрушили многие здания, разжились богатой добычей. Задар попал под власть Венеции, — впрочем, только после того, как едва не произошло стычки между крестоносными рыцарями и венецианцами.
Таков был первый успех, достигнутый в четвертом крестовом походе, — завоевание и разгром христианского города в Далмации.