Para bellum

И под очень гуманный процент. А лучше вообще в рамках беспроцентной помощи.

Это было важно в том числе и потому, что российская, вслед за ней и ранняя советская экономика отличалась критической нехваткой денег. Не просто где-то в отдельной отрасли, а вообще. Их тупо не было. В какой-то мере это напоминало дефляционный кризис США, но только на первый взгляд. К дефляционному кризис СССР перешел в ходе форм 1928–1930 годов и по иному сценарию[25]. Из-за чего, среди прочему, Михаил Васильевич противился экономическим преобразованиям Сталина, которые, как метко отмечал Рыков, не имели никакого отношения к экономике и являлись сущей катастрофой.

Впрочем, сейчас речь шла про инвестиции.

Точнее про их нехватку.

И это требовалось исправлять. Срочно исправлять. Чем Фрунзе и занимался. Влив за 1927/1928 год в Союз внебюджетных промышленных инвестиций[26], на сумму порядка 21 % общесоюзного бюджета. А сам бюджет Союза, по сравнению с оригинальной историей, удалось раздуть до 11,2 миллиардов[27] в 1928 году, не увеличивая налоговую нагрузку. То есть, в инфраструктурные инвестиции оказались где-то на 2,3 миллиарда. И их в первую очередь вкладывали в строительство домов и дорог, что тянуло за собой очень много всего. В заводы напрямую тоже вкладывали, но едва ли пятую часть.

В принципе – не очень много. Можно было бы «нарисованных» денег вливать в промышленные инвестиции и больше. Но Михаил Васильевич осторожничал и старался вкладывать такие «пустышки» в создание новой инфраструктуры в соотношении 1 к 5–1 к 4 по отношению к бюджету. Чтобы ненароком не спровоцировать инфляцию – самую вредную и бесполезную вещь для развития промышленности.

Особняком стояли инвестиции, полученные через возврат части средств Коминтерна, которые в свое время выводили из разграбляемой страны. Вроде как на мировую революцию. На словах, разумеется. Впрочем, тут суммы выглядели достаточно скромно – в пределах 250–270 миллионов рублей.

Сюда же относились и различные материальные активы на сумму порядка 2 миллиардов, перемещенные в Союз из Германии в рамках релокации производств. А также 380 миллионов промышленных инвестиций, приехавших из Швеции и Чехословакии. Но все эти «подводные течения» не афишировались. В публичном же поле, буквально из «каждого утюга» вещали о бурно растущей экономике Союза.

Почему она росла?

Потому что социализм! Ну… точнее социал-демократия, так как за риторикой следили очень тщательно. И упоминание слова «коммунизм» в периодике СССР к концу 1928 года стало исчезающе мало. Ибо зачем «дразнить» гусей попусту?

Глава 6

1928, декабрь, 4. Париж

Сразу после возвращения из Москвы Шарль де Голль оказался настоящим изгоем в Париже. Да, формально, наравне с Пилсудским, он был одним из двух непобежденных командиров западной стороны в 2-ой Советско-польской войне. Но положение их обоих на момент перемирия считалось отчаянным. И счет до их капитуляции шел если не на часы, то на дни. Поэтому никого во Франции их подвиги не впечатлили. Во всяком случае – официально. Полученные же от Фрунзе награды воспринималась едва ли не как публичное унижение, спровоцировав едва ли не травлю полковника[28] де Голля.

Все стало выглядеть настолько плохо, что в определенных кругах даже подняли вопрос об увольнении Шарля и высылки его колонии. Подальше от столичной публики. Но тут на выручку пришел Филипп Петен – человек, под началом которого еще в 1914 году служил Шарль еще молодым лейтенантом. В 4-ой пехотной бригаде. И который тащил офицера в своей команде наверх, считая его своим человеком. Более того – де Голль всячески демонстрировал лояльность и даже назвал в 1921 году сына в честь шефа.

Так что не мудрено, что генерал воспринял этот открытый наезд на Шарля, как удар по себе. Это ведь реликтовая классика политической борьбы – начинать атаку на крупную фигуру с ударов по ее людям, выбивая их и через что, ослабляя «короля». Подготавливая тем самым «главное наступление» и обеспечивая его успех. Причем, если грамотно выбивать «свиту», обменивая ее на определенные тактически «плюшки», можно потратить совсем немного средств для уничтожения политического противника.

Петен отрефлексировал.

Встретился с де Голлем для прояснения ситуации.

Долго разговаривал, после чего организовал его встречу с Раймоном Пункаре – премьер-министром и своим старым знакомым, с которым он поддерживал неформальное общение.

Снова пообщались, разбираясь в ситуации. Ведь Шарль с Филиппом сумели выработать довольно взвешенную стратегию наступления, и повернуть эту травлю как атаку отнюдь не на себя. Не требовалось ведь большого ума, чтобы понять, под кого тут копали, так как Пуанкаре стоял среди прочего за военной поддержкой Польши и в известной степени нес ответственность за ее поражение. Само собой – в лоб это не говорили, но имеющий мозги да услышит, что скрывается за обтекаемыми словами…