Para bellum

– То есть, эта атака не направленна была непосредственно на нас? – повел бровью глава дома Ротшильдов.

– Именно. – расплылся в улыбке Морган. – В мирное время обнародуй он эти материалы – нас бы в порошок стерли. В сопли. А так… – он сделал неопределенный жест рукой. – Мы в основном выжили, хоть и понесли кое-какие потери. Не все. Но главное заключается в том, что он не собирался убирать нас со сцены. Просто использовал как громоотвод.

– Временный, – поморщился Ротшильд. – Через несколько лет Франция размажет и его, и его Союз как гнилое яблоко.

– А зачем?

– В смысле?

– Ну… Зачем Франции это делать? Что между собой не поделили Союз и Франция?

– Как минимум Германию.

– Это, кстати, удивительный курьез. – усмехнулся Морган. – Я совершенно не понимаю, как французы хотят обуздать западных германцев. У них же реваншизм и ненависть к французам после стольких лет войны.

– Ха! Больше читайте газет! – воскликнул Варбург. – У немцев ненависть не к французам, а к тем людям, из-за которых они проиграли. И сейчас французы ведут активную пропаганду, рассказывая немцам, что их предали аристократы и евреи. А так они – ого-го!

– Ну евреи – понятно, – улыбнулся Морган. – В любой неприятности всегда виноваты евреи. Но аристократы то тут при чем?

– А кто дал себя обмануть евреям? – фыркнул смешливо Варбург. – Их выставляют вырожденцами и природными идиотами, которые занимают слишком много высоких постов, не соответствующих их личным качествам. Про имущество и речи и нет. Непомерно много. Несправедливо много. И его было бы недурно отнять да помедлить промеж народа. Что народу очень по душе.

– Смешно, – согласился Морган. – Но да. Простые люди нуждаются в простых ответах на сложные вопросы. Даже если они не верны. Впрочем, это не объясняет, как они компенсируют реваншизм немцев.

– После той катастрофы в которой немцы жили более десяти лет им, на самом деле, сейчас хочется только одного – хорошей, сытной жизни. – хмуро заметил Варбург. – И они пойдут за тем, кто предложит им это[77]. Французы предложили.

– И что, это полностью гасит их реваншизм?

– В основном. Реваншизм немцев базируется на аристократии и офицерском корпусе. Первые почти полностью покинули Баварию и Ганновер после начала травли, опасаясь за свои жизни. Вторые это сделали еще раньше – при оккупации. Простые солдаты же и унтера слишком политически безграмотны для таких сложных желаний. И их мнениями слишком просто манипулировать. Особенно под пиво. А обывателям на реваншизм плевать. Им бы покушать. И выпить опять же. Лезть в окопы кормить вшей мало кто из них на самом деле желает.

– И… неужели у них получится?

– Хлеба и зрелищ, – пожал плечами Варбург. – Ты думаешь, что что-то поменялось в этом нехитром правиле?

– А Италия?

– Муссолини держался на общественном консенсусе. Его больше нет. А север Италии относится к югу с изрядной прохладой, причем взаимно, – заметил один Ротшильдов. – Да и вообще – вся Италия – это лоскутное одеяло. Так что план возрождения Империи Карла Великого вполне реален, хоть и абсурден на первый взгляд.

– Это неожиданно, но пусть так, – кивнул Морган. – Однако в случае его успеха никаких поводов и оснований для войны между Парижем и Москвой не будет. Германия окажется поделена. А ее восток не стоит войны.

– Мало ли поводов?

– Я не проводы, а про резоны.

– Друг мой, – улыбнулся глава дома Ротшильдов. – Вы слишком далеки от Франции этих дней. Она последние года полтора только и наполнена, что разговорами о былом величии. И жаждет вновь, как во времена последних Людовиков стать гегемоном Европы. А значит и мира. И после восстановления Империи наивно предполагать, что у французов не начнется головокружение от успехов. Союз же развивается слишком быстро и активно вмешивается в международные дела. Так что… – сделал он неопределенный жест рукой.

– Уже сейчас, – дополнил его Варбург, – среди французов разгоняется идея о том, что русские предали их во время Великой войны. И что их нужно наказать за это.

– Народ – это народ, – пожал плечами Морган. – Когда он что-то решал?

– Насколько я могу судить о характере Петена – он и сам так думает. И не только он. Для французского генералитета, который по факту и контролирует сейчас Францию, русские – это дикие туземцы. И тот факт, что они слишком быстро развиваются и ведут свою политику, игнорируя голос Парижа – словно личное оскорбление. В их понимании именно они переносили всю тяжесть войны, а русские просто бездельничали. Прохлаждались. И вообще – русские народ неполноценный и Союзу не место в ряду великих держав.

– Бред какой-то, – покачал Морган головой.

– Не все люди думают рационально. – усмехнулся Ротшильд. – Тот же де Голль, насколько я знаю, грезил этими идеями с детства. И русских в целом презирает. Специально отправившись воевать с ним в Польшу. Что в первую, что во вторую кампанию. А он сейчас герой Франции – ее символ и олицетворение французского воинства. Его речи собирают бурные аплодисменты больших залов.

– Вы думаете, что война неизбежна?

– Так и Фрунзе думает.