Пара для пай-ри (СИ)

   Бойцы в полсекунды запрыгнули в "чайку". Но Вовка вместо того, чтобы развернуться, с диким криком погнал ее на исполинскую змеюку. Тут-то и словили они непонятно что: то ли мину, то ли снаряд.

   Выжил только один. Когда ветер разогнал дым, Кузьмич попытался повернуть голову. В абсолютно глухонемом мире все было залито кровью. А вот из оторванной по локоть руки Кузьмича она уже не сочилась. Ниже колен полыхала яростная боль, а Кузьмичовы берцы стояли поодаль, один за другим, будто призрачный невидимый боец Крапивин Николай Кузьмич сделал широкий шаг в сторону. Вот только из каждого берца торчала кость с нарядной яркой серединкой.

   Очнулся Кузьмич от диких воплей, самым громким из которых был "Ты мой!" Подошла незнакомая сестричка, сделала укол.

   Еле ворочая языком, Кузьмич спросил: "Высоко отрезали?"

   -- Ты о чем, миленький? - спросила сестра. - Операции прошли удачно, осколки вынули. Через неделю встанешь. Поспи немного, сон лечит.

   И, похлопав место болючего укола в вену, отошла.

   Кузьмич услышал, как она спросила у врача, который вышел из-за занавески и стащил заляпанный кровью клеенчатый фартук: "У Крапивина с осколочными жара нет, но он бредит. Дать психотропного?".

   Врач бросил колючий взгляд на Кузьмича и сказал: "Ирочка, побеспокоишь меня только тогда, если Крапивин после таких ранений станет доказывать теорему Ферма. А сейчас налей-ка мне чего-нибудь бодрящего".

   Через месяц Кузьмич уже был дома, в своем Ачинске. Сначала он чувствовал себя мертвым, не мог забыть, как увидел свои руки-ноги, разбросанные среди камней, вспоминал чудовище, звавшее его. Может, он сам теперь чудовище? Пара для пай-ри? Ведь нежить каким-то образом спасла его. Не мог он остаться в этом мире после того, как взрыв порвал его на части. На местах швов остались багровые пятна, которые иногда пульсировали, будто под ними что-то шевелилось. Кузьмич очень боялся, что там застряла какая-то часть пай-ри.

   А потом встретил Михеевну, его настоящую половинку, и яростно приник к жизни. Вгрызся в работу, родил сыновей, отстроил третий дом для третьего сына. И сейчас совсем не готов уйти к этой пай-ри, которая все же нашла его.

   -- Значит, добралась до меня? - спросил он "Машу", которая уже покачивалась на змеиных хвостах.

   -- Ты мой... -- просвистело в голове.

   -- Твой так твой... -- откликнулся Кузьмич. - Сейчас вот соберусь... А ты бы присела на дорожку-то. По-нашему, по-русски...

   Лицо пай-ри стало покрываться крупными наростами. Только глаза смотрели неподвижно. Кузьмич понял, что тварь преображается, становится самой собой. Нажралась мяса, напилась кровушки...

   -- Сейчас я... столько ждала, подожди ещё, -- пробормотал Кузьмич и с натугой, прямо голыми руками, стянул круглую крышку с печной плиты, сбросил на занявшийся дымной вонью линолеум. Верх взметнулись языки огня.

   Кузьмич различил запах своей горящей плоти, прилипшая к чугуну кожа вспыхнула, но тут же погасла. Он метнулся к двум пятилитровым баллонам с пропаном для газовой печки и поставил их в ревущее пламя.

   -- Ну, теперь мы пара навсегда, -- сказал он нечисти. - Жаль, что уже никого и ничего не вернешь.

   Грохнул взрыв. В дыму и огне, взвившемся над домом для третьего сына, Кузьмич увидел чудище, объятое пламенем. Но поднялся выше, к сыпавшим снегом облакам. Он знал, что еще не одержал верх. Нужно туда, выше, в черноту безвоздушного пространства. А потом еще выше. Пока он и пай-ри не станут частью этой тьмы.