Пара Ноя

– Ты хочешь, чтобы я созналась в шантаже, который не совершала? – Яна не верила своим ушам. Как он мог просить взять на себя вину после того, что натворил? Ей вообще повезло, что передали деньги, а не закопали, что было бы явно дешевле. И сейчас он хочет, чтобы она добровольно подставилась без доспехов, сыграла роль троянского коня, в котором Никита спрячет очередную ложь и дальше пойдет плести неровные косы из чужих и без того запутанных жизней?

– Ян, у меня до хера проблем сейчас. Водитель украл у меня монет на семнадцать миллионов, сижу в полиции, пишу заявление, Кирилл не пускает домой, думает, что мы с водителем в сговоре и решили его кинуть. Словил паранойю, пишет важным для меня людям, что я мошенник. – Никита снова буквально шипел от злости. – И все это потому, что у кого-то длинный язык и тяга лезть куда не следует. Ты эту кашу заварила – тебе и расхлебывать.

– Чтобы меня там с пятнадцатью миллионами приняли? Я к твоим деньгам не прикоснусь. Разруливай сам. Скажи спасибо, что я копии с ноутбука не сделала и в УБЭП не пошла, – отрезала она, чувствуя, как подступает тахикардия и пульсирует в висках.

– Ян, это не просьба. Опции отказать нет. Я уже говорил, что тонуть в этом дерьме буду не я один, ты пойдешь за компанию. Увы, тут у каждой твари по паре, – почему-то напомнил он про Ноев ковчег, уверенный, что какая тварь – такая и пара.

– Да пошел ты к черту! И объясни там своим партнерам, что у меня нет этого кода. – Яна нажала отбой. Снова сердце сжалось в иссохшуюся черносливину.

– Коль, ты тут? – переключилась она на Колю. – Он хочет… Точнее, не так, он требует, чтобы я взяла у него пятнадцать миллионов, пошла к Кириллу этому и созналась в шантаже! Мол, верну деньги, их помирю и все окей…

– Никита названивает? Нельзя тебя оставлять ни на минуту! Я надеюсь, ты понимаешь, что это подстава? – Послышалось, как лязгает ключ в замке, с которым не так просто справиться в квартире Яниной тети.

– Да понимаю. – Яна, чтобы успокоиться, взяла в руки первый мобильный Коли и играла в змейку.

– Что еще говорил? – Коля спускался по лестнице, быстро перебирая ступеньки.

– Что водитель украл у них монет на семнадцать миллионов и он пишет заявление в ОВД.

– Где именно, не сказал? – Коля сразу предположил, что по месту регистрации, но у него там знакомых не было.

– Нет. Еще с этим кодом докопались…

– С каким?

– Ну, seed-код от кошелька с криптой, якобы я знаю его. Меня, если что, на счетчик поставили, чтобы до понедельника я его нашла, а я не понимаю, где искать, – чуть лукавила Яна, чтобы не спугнуть удачу. Вдруг Керуак не просто так затесался в фамильную библиотеку.

– Так, я уже еду, скоро буду. Ты дождись и не впадай в истерику, окей? Уже выворачиваю с Чаплыгина в Большой Харитоньевский переулок. Щас не в тему, но, ты в курсе, что за тобой наружка? – вытряхнул Коля ее из сумрака. – Дежурит тут хрен у твоего дома. – Он решил не скрывать того факта, о котором еще пару дней назад ему доложили местные пэпсы. Сам он только что в этом убедился воочию.

– Скажи, что ты пошутил. – Яне хватило разговора с Никитой, она и так жила в Нарнии, куда попала через ноутбук, но от мысли, что за каждым ее шагом следили, внутри все оборвалось.

– Не могу, а хотел бы. Явно этот лоб не просто так слоняется. Ладно, скоро буду. Не кисни. Я сегодня выходной.

Если первую неделю Яна держалась на адреналине и серотонине от общения с Колей, то сейчас приходило осознание, что происходящее – не футуристический перформанс, не дешевый боевичок с заурядным сюжетом, а реальная жизнь, где она одна против всего мира. Беспомощность несколько раз жалила ее в школьные годы, когда за несоответствие материальным стандартам одноклассников она становилась изгоем. Они вместе ездили в лагерь в Грецию, а она в – Татищево. Те возвращались, связанные общими приключениями, и она исключалась из системы. Можно пятьсот раз убеждать себя фильмами про отщепенцев, что ты не изгой, а особенный. Но нет, тогда она себя чувствовала именно изгоем. Просить у мамы денег, которых нет? Умолять отца влезть в долги, чтобы прибиться к стае? А потом чувство вины, колкие взгляды Галины Ивановны. Яна иногда приносила свою беспомощность к бабушке, клала на стол рядом с сушками и чаем с вареньем, просила образумить мать, чтобы та перевела ее в обычное дворовое учебное заведение. Что дались ей эти английский с французским, если на них, кроме школьного кабинета, говорить негде. Бабушка гладила ее по голове, понимала, но переубедить в чем-то Галину Ивановну мог только покойный Станиславский. Или на худой конец Немирович-Данченко.