Пара Ноя

Максим ринулся вперед, на территорию монастыря, и поздоровался с какими-то мужчинами, видимо простыми рабочими, заслышав русскую речь. Складывалось ощущение, что он знает здесь все и всех – так быстро и радостно приобщился к новой жизни, хоть ему и не предстояло жить здесь. Поговорив с работягами, Максим вернулся к девушкам, которые озирались по сторонам, даже не вспомнив про камеры в новых телефонах. Яна обомлела от величия построек, уцелевших с допотопных времен, не растерзанных варварами и коммунистами.

– С исповедью придется подождать: говорят, сегодня какие-то гости приехали, вроде как верховное духовенство. Некому ваши грехи отпускать, все дегустируют кровь господню, – развел руками Гио, извиняясь.

– Очень жаль, что о таком не предупреждают на сайте учреждения. – Яна расстроилась, хоть и не шибко: все равно побывать в таком древнем намоленном месте – уже невероятная удача. Тут не шикают, заслышав беседы на территории, не смотрят с оскалом на отсутствие головного убора и не впаривают свечи в оптовых масштабах.

Яна старалась уйти куда-то в тенистую глушь, чтобы под сенью шелестящей листвы остаться наедине с собой, а лучше – наедине с Богом, который наверняка еще давно сбежал сюда из Москвы, устав от душных пробок и пышногрудых эскортниц, что выпрашивают у Богоматери новый кабриолет. Вдруг здесь наконец ее параллельные прямые с Всевышним пересекутся?

Прогуливаясь в тени пышных крон высоких деревьев, Яна обрадовалась пустым дорожкам, где никто не встречался на ее пути. Она растворилась в собственных мыслях, стараясь отгонять тоску и жалость к себе, питая свое сердце положительной энергией. Внезапно она наткнулась на мужчину в рясе. Это мог быть монах, но он поздоровался, и Яна сделала вывод, что перед ней священник из здешнего храма.

Так как поздоровался он на грузинском – наверное, русского не знал, – на Янино тихое «здравствуйте» не ответил. Может, просто не расслышал. Мужчина в рясе направлялся в сторону, где остался ждать Гио. Может, он как-то поможет с коммуникациями и все же организует исповедь, раз уж сабантуй в монастыре завершен.

Преследуя мужчину, Яна молилась о том, чтобы тот не свернул никуда с дорожки и дошел до Гио. Молитвы сработали, и все вышло именно так. Может, стоило помолиться о чем-то другом и не размениваться на дурацкие просьбы, раз уж Бог встретился ей на дорожке?

– Георгий, то есть Гио, помогите! Это же священник, да? Видите, вон идет мимо. – Яна обогнала фигуру в рясе и подскочила к единственному своему товарищу, знающему грузинский. – Он, наверное, не говорит на русском, можете попросить его исповедать меня? Пожалуйста!

– Ну, сейчас попробуем. Он вроде даже трезвый.

Мужчины в рабочей форме поздоровались с почтенным мужчиной, даже слегка поклонились ему. Гио шепнул что-то одному из них, и тот неуверенным шагом заковылял вслед за священником, очевидно побаиваясь к нему обращаться. Священник наклонился к рабочему, выслушал и обернулся к Яне. Добродушной, блаженной улыбкой пригласил ее приблизиться к нему.

– Я грузинского только не знаю. Вы не говорите по-русски? – Яна обратилась к священнослужителю, пока они шли к храму с исповедальней.

Тот лишь молча улыбался.

Яна требовательно уставилась на Гио, после чего они со священником отчеканили друг другу пару фраз. Он оказался настоятелем церкви.

– Что ответил? – не унималась Яна.

– Ему не нужно знать русский, чтобы быть посредником. Говорит, что будет слушать не слова, а душу.

Видимо, души раньше всех заговорили на допотопном диалекте эсперанто. И необязательно для этого посещать всенощные бдения или полуночные мессы. Неспроста в диалоге Гио и настоятеля церкви Яна разобрала имя Мартина Лютера. Он первый ополчился на торговлю индульгенциями и не признавал никаких таинств, кроме крещения и евхаристии. Это она помнила из биографии Бетховена, который исповедовал лютеранство. Поп обрадовал Яну, она и сама понимала: он только посредник, а не собеседник. Может, его присутствие и не требуется вовсе, чтобы быть услышанной, но так все же надежнее.

Они оказались в аскетичном с виду храме. Его внутреннее убранство резко отличалось от любого, даже самого провинциального, захудалого храма в глухой российской деревне. Все-таки РПЦ не позволяет себе терять лицо. А этому храму было все равно, он был великим и без обилия позолоты. Так как последний раз его восстанавливали уже в XIX веке, в архитектуре не чувствовалось Средневековья. Голый бедный камень снаружи здания немного перекликался с готикой, но внутри это было такое же бедноватое барокко.

Встав перед аналоем, священник положил на голову Яне епитрахиль и подал знак, что можно начинать.