Парад-алле

Король не отреагировал, только поднял на меня взгляд. Сегодня Эмилю придется открыть много своих секретов, и мне, как человеку, который прошел с ним огонь и воду, хотелось, чтобы эти знания достались мне в личной беседе без лишних глаз, как сокровища, которые показывают тайком только избранным. Поэтому меня тянуло спросить обо всем до прихода коменданта. Но увидев влажный блеск в желтых глазах, я понял, что два таких рассказа подряд сейчас полностью выбьют его из колеи.

Комендант не заставил себя долго ждать, и вот уже Король, каким я его еще никогда не видел, серьезный и обстоятельный, не рассказывает, а докладывает. История была долгой. К сожалению, в памяти осталось далеко не все, и сейчас я могу вспомнить только самые яркие обрывки. Но это как раз те вещи, которые интересовали меня больше всего.

– Эмиль Анчутка, двадцать девять лет. После войны пятнадцать лет жил на «Сибирской», потом перебрался на «Октябрьскую».

Комендант вскинул брови. Базарная «Октябрьская» не шла ни в какое сравнение с благополучной «Сибирской». Это был странный выбор, без серьезных причин так не поступают. Но прежде всего он спросил о пропавшей экспедиции.

Взгляд Короля был неподвижен и направлен в одну точку, куда-то сквозь нас.

– В декабре прошлого года была замечена аномалия в туннеле по направлению к «Площади». Это лампа, которая, по моему предположению, излучает не только свет, но и волны неизвестного диапазона. Излучение действует на людей неодинаково, закономерности мне отследить не удалось. На меня аномалия не влияла совсем, и я взялся курировать этот участок – по возможности занимался реабилитацией выживших, вел учет погибших. Группа с «Проспекта», о которой идет речь, проходила второго числа. В этот день я обнаружил четыре трупа. Один парень был с ожогом в половину лица, у второго была двойная фамилия, и с ними – две женщины. Их паспорта и личные вещи, которые могут быть полезны для опознания, находятся у меня в палатке на «Октябрьской»…

Николай изменился в лице, его взгляд мгновенно потяжелел. Казалось, комендант сразу постарел на десять лет. Эти подробности мне ничего не говорили, я не знал людей, которые были в составе экспедиции. Но по лицу Николая я понял, что у него не осталось сомнений это была именно наша группа. На несколько минут в комнате воцарилось молчание.

Комендант прервал его сам, не дожидаясь, пока кто-нибудь додумается полезть к нему с утешениями и сочувствием, и стал спрашивать о жизни Короля.

– На «Октябрьской» занимаюсь тем, что изготавливаю порох из подручных материалов, снаряжаю патроны, чиню оружие. За бесплатные услуги для дозорных я нахожусь под защитой станции…

Теперь для меня все встало на свои места.

– На «Сибирской» по ложному доносу убили мою семью. Ближе к ночи ко мне пришли из службы внутренней безопасности и заявили, что я занимался перепродажей крупных партий станционного оружия и патронов на сторону. Разбираться особо не стали. Меня отвели в комнату для допросов, а там уже стояла моя жена с дочерью на руках. Им не дали даже толком одеться, приволокли, в чем были. Я хотел их успокоить, но мне не дали и слова вставить. Зачитали приговор прямо на месте. На поверхность. Вот только не меня. Их. Обеих.

Король немного помолчал, все так же глядя перед собой неподвижными глазами.

– Потом нас выволокли на платформу, подвели к гермодвери, начали открывать. Пока меня держали, их вытолкнули на ту сторону. Перед тем, как сбежать, я поставил растяжку в комнате для собраний. По слухам, пострадало четыре человека…

После этого разговора он был истощен, как после еще одной пытки. С минуту Николай прикидывал варианты, напряженная работа мысли ясно читалась на его лице. А после поднял на Эмиля тяжелый взгляд.

– По-человечески я все понимаю, но ты меня тоже пойми, мне политические дрязги разводить смысла нет. Я знаю, что сибирские перегибают, но тут, как говорится, кто барин, тот и прав. За лечение рассчитаешься трудовой повинностью – и иди себе на «Октябрьскую».

Похоже, Королю было абсолютно все равно.

Глава 2. Жить дальше

Через несколько дней мне все-таки разрешили выйти из лазарета, и я на слабых еще ногах поплелся к себе в палатку. Станция встретила меня знакомым гомоном сотен людских голосов, стуком посуды и хохотом, доносившимся из бара. Вот ведь как оно – когда регулярно выходишь на поверхность, станция кажется тебе бетонной клеткой. Но когда проваляешься пару недель в душном склепе лазарета, выходя на станцию, ощущаешь пьянящий глоток свободы.

У самой палатки я задержался – хотел было войти, но спохватился. Вера, скорее всего, проводит большую часть времени внутри, и чтобы не застать девушку в неловком положении, я позвал ее по имени. Никто не отозвался. Я отодвинул полог палатки и осторожно заглянул.

Внутри никого не оказалось. Мой взгляд упал на растянутый свитер, небрежно оставленный на грязном, в следах обуви, полу. Стол, кровать, полки, да и вообще все вещи были покрыты многодневным слоем пыли.