Парад-алле

Один из них, похожий в своем сверкающем костюме на серебристую рыбешку, репетировал в вышине какой-то сложный элемент, и я поспешил нырнуть за форганг, чтобы ему не мешать.

В коридоре никого не было. Где-то гудели голоса, шуршали газеты, играло радио.

Вдруг прямо на меня выкатился большой шар эквилибриста. Я отскочил в сторону и ударился спиной об «исчезательный ящик» фокусника. От удара дверцы распахнулись, а изнутри выпало несколько костей и опутанный паутиной человеческий череп без нижней челюсти.

Громкие голоса прорывались сквозь плотную завесу сна, вызывая головную боль и тошноту. Нужно подать какой-нибудь знак, попросить, чтобы замолчали, черт их всех возьми!

Он падает без вскрика, только тянет ко мне руки, а я сижу на трапеции, вцепившись пальцами в трос, и могу только смотреть.

Чья-то рука легко касается моей головы и, кажется, я слышу, как рядом кто-то дышит.

Тело маленького гимнаста лежит посреди манежа изломанной куклой. Эмиль мертв. Вокруг собираются люди. Униформа, артисты, зрители из зала. Все стоят и смотрят. Я кидаюсь то к одному, то к другому, умоляя помочь. Ведь высота была не такая большая! Но никто не подходит, все только смотрят и не шевелятся. В какой-то момент я понимаю, что остался на манеже один.

Открыв глаза, все еще не понимаю, сплю или нет. То меня колотит от холода, то я начинаю задыхаться от жара. Мокрая простыня липнет к спине, а тонкое одеяло давит на грудь, как свинцовое. Хочется сбросить его с себя, чтобы стало легче дышать, но у меня нет сил даже поднять руку. Рядом тихо шуршат чьи-то шаги, и перед глазами появляется обеспокоенное лицо Глеба.

– Циркач, ты меня слышишь? – спрашивает он, снимая с моего лба высохшую тряпицу.

– Слышу, – пытаюсь ответить я, но с губ срываются только невнятный свист и хрипы.

Глеб помог мне присесть и протянул стакан воды. А я приложился к стакану так, словно не пил сто лет, и все это время шел через пустыню, что раскинулась над нашими головами, за толщей земли. Говорить сразу стало легче.

– Где Король? – сипло спросил я и огляделся, будто мог увидеть вокруг кровати что-то кроме ширмы.

– Друг твой выздоравливает, не волнуйся, – Глеб улыбнулся.

Я хотел было сесть повыше, но спину обожгло болью, выбившей из легких весь воздух.

– Тише ты, тише! – Глеб поспешно перехватил меня и уложил на подушку.

– А сколько часов я уже здесь?

– Часов? – Глеб округлил глаза. – Ты, друг милый, здесь четыре дня в горячке валяешься. Ох, и намучился же я с тобой. Думал, помрешь. Ну, или я наживу себе грыжу. Тебя, кабана старого, таскать – выше моих сил.

Сегодня он непривычно много болтает.

– Но я бы на твоем месте выписываться отсюда не спешил, – бросил он, уходя к другим пациентам, от которых меня отгораживала ширма.

Снова очнулся я через несколько часов, все еще разбитый, но вполне вернувшийся в реальность. Осколки бредовых снов, навеянных лихорадкой, растаяли в теплом свете ламп лазарета. Из-за ширмы показался Доктор. Его желтоватый халат внизу был забрызган чьей-то кровью, а глаза, кажется, запали еще сильнее, чем раньше. Доктор подошел ближе и спросил, как я себя чувствую. Я услышал, как Глеб, оставшийся за ширмой, просит кого-то пойти к коменданту. Надеюсь, не за тем, чтобы доложить, что на станции снова заканчиваются лекарства.

Доктор еще суетился вокруг меня, когда подошел медбрат. По его хмурому лицу я понял, что пришел он далеко не с радостными новостями.

– Проснулся? Готовься, у тебя будут гости.

Мой туманный вопросительный взгляд заставил его продолжить.

– Николай Степанович просил сообщить ему, когда ты придешь в себя.

– Мм… заботится, – беззлобно усмехнулся я. Глеб смерил меня долгим тяжелым взглядом.

– Конечно. Он о тебе позаботится, а потом догонит и еще раз позаботится, – ответил медбрат и снова скрылся за ширмой.

Николай появился довольно скоро, не прошло и получаса, если верить старым механическим часам на стене лазарета. Я пожал коменданту руку, и тот уселся на пластиковый стул у кровати. Я прекрасно понимал, что не состояние моего здоровья его сейчас интересует, и ожидал взбучки.

– Ну что, Циркач, натворил ты дел, так натворил, – вздохнул он и покачал головой.

В такой ситуации лучше помалкивать, и я просто ждал, пока он выскажет все, что собирался.

– Ты спас подрывника от расстрела – раз. Застрелил двоих патрульных – два. Уже этого достаточно, чтобы вышвырнуть тебя с «Проспекта». Притащил преступника сюда – три. У нас тут не «Площадь». И мне здесь новый рассадник криминала не нужен. «Сибирские» уже приходили по твою душу. Имени, к твоему счастью, не запомнили, но описали довольно точно. Сталкер с трехглазой собакой. Ты много таких в метро видел? Лично я – только одного.

Сталкер с трехглазой собакой… Я уже сталкер без собаки. Внутри что-то болезненно сжалось.

Лохматый бы сейчас свернулся у меня в ногах. Вспомнилось ощущение от его шерсти на руках. А затем в памяти всплыл его взгляд – как он смотрел на меня, проткнутый копьем. К горлу подступил ком.

Николай как будто понял, о чем я думаю.

– Хорошо, что хоть без собаки пришел. Куда дел?

– Дикари убили.