— Это она сестра милосердия, еще до революции. И муж тут же, Сергей, первый ее. В империалистическую ранен был, вот он, на костылях. В госпитале и познакомились, она его выходила… Ну, это уже в Москве они, видите, Красная площадь… А карапуз этот, между прочим, и есть Степан Сергеевич… Так, перевернули. На катере с детьми, уже перед самой войной, когда канал открыли. Тогда же повторно замуж вышла. Вон, второй справа, полковник, пожилой… А этот слева заштрихован — товарищ их, тоже военный. Были годы, заштриховали, потом жалели, конечно. Ну, теперь война. Медсестрой с первого дня… Это в Праге она, вон орденов сколько… Так. Дома уже, с Альбертом, видите, он без руки вернулся…
Хозяйка вышла, унесла альбом. Мальчик с отрешенным видом разглядывал зажигалку.
— Подари ему, — сказала Наташа.
— Что? Зажигалку?.. Зачем она ему?
— Подари, подари.
— Думаешь?
— Да.
— Это «Ронсон».
— Ничего, переживешь.
Когда хозяйка вернулась в комнату, Веденеев сказал:
— Вы, ради бога, извините нашу назойливость, но думаю, любой, окажись он в подобной ситуации… словом, постарайтесь понять… Вот вы сами в прошлый раз говорили, что Анна Егоровна плохо видела, носила очки… Говорили, правильно? К сожалению, это в поликлинике не зарегистрировано. И вот если бы вы помогли следствию, пришли бы и на суде повторили… Повторили, больше ничего…
— На суде?
— Именно. Явились бы в качестве свидетеля и раз и навсегда внесли ясность…
Хозяйка молчала, смотрела испуганно.
Тогда заговорила Наташа:
— Ну хорошо, Зиночка… Отбросив все «за» и «против»… Вы-то хоть меня понимаете? Понимаете? Просто как женщина женщину?
Хозяйка вздохнула:
— Я-то?.. Понимаю, конечно… Что ж вы думаете… это ж совсем нехорошо получается… Ребеночек-то здесь при чем? Эх, если б вы тогда еще, сразу признались, что в положении… — Она снова вздохнула с неподдельной грустью, сокрушенно покачала головой. — Даже не знаю, чем и помочь… Может, с Костиком потолкуете?
— С Костиком? Вы думаете, это имеет смысл?
— Как же… Он-то к ней поближе всех был, он всю правду расскажет — что и как… Я дам сейчас адресок, записывайте… — Женщина оживилась, вспомнив о Костике, видно, с радостью и облегчением схватилась за новую идею. — Он к ней поближе был, конечно. Как что — она к нему: «Костик, Костик»…
Веденеев посмотрел на Наташу. Достал из кармана книжку, приготовился записывать.
— Спасибо вам, Зиночка… — сказала Наташа и дотронулась до руки хозяйки. — Вы очень добрая. И мы не забудем, нет. Правда. И, надеюсь, мы еще встретимся когда-нибудь, может быть, вы придете к нам с вашим мальчиком…
Они стояли в ожидании во дворе таксомоторного парка, у ворот ремонтных мастерских. Въезжали и выезжали бесчисленные «Волги» с шашечками, доносился из динамика голос диспетчера. Наконец из ворот вышел невысокий человек средних лет в перепачканном комбинезоне и кепке набекрень, постоял, посмотрел, увидел Веденеевых…
…Потом тот же человек, но уже тщательно причесанный на пробор, в белой сорочке, при галстуке, сидел за столиком в ресторане и, сжимая в поднятой руке рюмку, говорил:
— …Что ж я, не понимаю? У нее ж правый совсем мертвый был, боком все поворачивалась, как курочка. Левым смотрит, а и тот — едва-едва… Ты б очки ее нацепил, страшное дело! Я раз попробовал, сам чуть не ослеп… Э, Витя, не годится, ты в рюмке оставляешь…
Веденеев послушно взял со стола опорожненную до половины рюмку, допил.
— А чего мы не танцуем, а? Могу я, Витя, пригласить твою супругу? Имею такое право?
— Безусловно, — отвечала за Виктора Наташа. — Потом, потом… Вы сейчас поешьте, положить вам салатику?..
— Пожалуйста.
— Вы, Константин Михайлович, ничего не едите!..
— Я? Я ем. Это вы только смотрите.
Костик был прав: Веденеевы почти не прикасались к еде, сидели в напряжении, не сводя глаз со своего нового знакомого. А тот в свою очередь, вдруг стремительно трезвея, то и дело бросал на них пристальные, изучающие взгляды.
Подошел официант, поставил перед Костиком очередное блюдо.
— Это я лопну. Сейчас съем и лопну, — пообещал Костик и воткнул вилку в бифштекс. И вдруг рассмеялся: — Поите, кормите, а я вот возьму — и все наоборот! А?
— То есть? — не понял Веденеев.
— Ну, это на вас не похоже, — покачала головой Наташа.
— А вы знаете? Похоже, не похоже… — Улыбка постепенно сходила с лица Костика. — Никаких там очков. Зрение — единица. И что? И ты, Витя, начинаешь в мерзлоту вгрызаться. Киркой размахался, не остановишь. В общем, от души, молодец. Пар валит, сосульки соленые висят, красота!.. Шутка, шутка, — поспешил успокоить Костик. — Ты чего испугался? Вон как лицо-то вытянулось!.. Не пугайся, Витек, не надо. Сделаем. Об чем речь? Я вот сомневаюсь только — она ж хромала вдобавок… Ходит — приседает… Это как — говорить или не надо?
Веденеев промолчал.
Костик был в ударе:
— Я что сейчас подумал. Может, половину мою сюда? Не возражаете? А то ведь приду домой — где был да с кем. А так вроде случай подходящий…
— Конечно, — кивнула Наташа.
— Вот хорошо, — обрадовался Костик. — Сейчас позвоним. Только — ты сам, своим голосом. Так культурно будет.
— Пожалуйста, — сказал Веденеев.