Гермиона рухнула на колени, склонила голову к земле и просто дышала. Живот крутило, тело горело, но она сумела выбраться из воды. Она была на земле, в безопасности; она победила. Малфой проковылял мимо и Гермиона услышала, как он упал и быстро задышал в унисон с ней. Гермиона почувствовала, что мышцы начали расслабляться, а лёгкие расправляться. Она горько уставилась на воду, стекающую с волос. Совсем не так она представляла себе полное погружение.
— Лечение людей — чушь собачья.
— Что?
— Святая Грейнджер и ни единого сомнения при попытке меня утопить.
Гермиона закатила глаза.
— Можно подумать, ты меня не топил.
— Если бы ты так в меня не вцепилась, это бы проблемой не стало.
— Только так я могла остановиться…
— А затем чуть не отправила меня в бездну: когда врезалась в меня, когда попыталась утопить и когда…
— Я вытащила тебя обратно!
— Этого не пришлось бы делать, если бы…
— Знаешь, не будь там тебя, я бы тоже могла уцепиться за стену. Так что тут вряд ли есть моя вина. Если бы мы поменялись местами…
— Мы бы сдохли.
Гермиона вскинула брови и убрала с лица волосы, чтобы лучше видеть Малфоя.
— Можно выразиться потактичнее.
— Мы чуть не погибли. В очередной раз. И в этом нет ничего тактичного.
Он прислонился к дереву: футболка облепила тело второй кожей, лицо раскраснелось.
Гермиона встретилась с ним глазами и, наклонившись, потёрла ноги.
— Как думаешь, куда он вёл?
Малфой покосился на проём за её спиной и пожал плечом.
— Почему бы тебе не проверить, пока я подбираю сумки.
Гермиона со стоном посмотрела вдоль реки, стараясь определить, как далеко им возвращаться.
— Жаль, что у меня нет велосипеда. А лучше…
— Метлы.
Малфой поднялся на свои костлявые ноги и зачесал волосы пальцами.
— А что случилось с твоей?
Гермиона помнила, что, оставив её в лодке, он улетел в сторону острова. Но с тех пор метлы она больше не видела.
Малфой одарил её долгим нечитаемым взглядом и опять уставился на реку. Гермиона с силой выпрямилась, встряхнула ногами, и тут ей пришла в голову мысль. Она перевела глаза на Малфоя и с улыбкой вопросительно склонила голову. Он продолжал пялиться на воду, однако покосился на Гермиону, и это послужило достаточным ответом.
Она разразилась хохотом, и Малфой поморщился.
— Ты… Ты… Она сломалась, верно? Разлетелась на кусочки? Ты сильно ударился? Ой, да ладно, ты много пропахал по земле?
Малфой пошёл прочь, и Гермиона, посмеиваясь, двинулась следом.
22 июля; 5:33
Когда она проснулась, он стоял в нескольких метрах от неё. Тёплый ветерок доносил до неё слабый аромат шампуня. Выбравшись из потока, они не осмеливались заходить в реку глубже чем по щиколотку, но с наступлением темноты, скрытые от глаз друг друга, всё же решились помыться. Гермиона по-прежнему не ощущала себя полностью чистой, но ведь будут другие реки и грозы.
Поднявшись, она протёрла сонные глаза и до хруста выпрямилась. Малфой стоял слишком близко к обрыву — особенно для того, кто вчера, устраиваясь на ночлег, всем своим видом демонстрировал, что и семи метров до края недостаточно. Можно подумать, он крутился и метался во сне. Гермиона сомневалась, что Малфой вообще двигался — в те несколько раз, что она просыпалась раньше, она находила его в той же самой позе, в которой он лёг. К тому же, видимо, он спал чутко, раз просыпался первым или всякий раз, когда Гермиона вставала по нужде.
Она прошла и встала с ним рядом, делая глоток утреннего воздуха и любуясь открывшимся зрелищем. Красная и оранжевая краски расцветили небо, солнце только-только поднялось из-за холмов, поросших сочной зеленью; некоторые склоны, покрытые вереском, казались фиолетовыми. Перед ними раскинулась долина, утопающая в море всевозможных цветов; тут и там мелькали оливковые деревья. У подножия холма притулился одинокий домик, рядом с поленницей стоял привязанный к столбику ослик.
— Красиво.
— Да.
Гермиона покосилась на Малфоя: его лицо окрасилось золотом.
— Большинство людей предпочитают закаты, но мне всегда больше нравились рассветы. Новый день, новая… Что?
Угол его рта дрогнул — ещё чуть-чуть, и на губах появилась бы усмешка.
— Грейнджер, ты странная.
Скрестив руки, она хмыкнула. Мама как-то однажды сказала ей, что это бессознательная попытка самозащиты. На что отец фыркнул и заявил, что причина кроется в её характере. Гермиона не знала, почему, но, делая так, каждый раз вспоминала об этом.
— Потому что мне нравится символизм рассветов?
Малфой усмехнулся.
— По многим причинам.
Тишина заполнила всё пространство между ними. Насколько Гермиона могла припомнить, впервые они молчали и не ощущали при этом никакой неловкости. Может, дело было в рассвете — трудно чувствовать неловкость, когда мир такой умиротворенный. На несколько секунд было легко позабыть о том, что они тут делали, с чем столкнулись и почему их соседство должно ощущаться неправильным. И как странно думать о том, что возможно, в конечном счёте, оно не такое уж и неправильное — больше нет, раз уж они не предали друг друга… по крайней мере, здесь. В этом странном послевоенном мире.