Парадигма крови (СИ)

- Борщ свежий, на второе картошки нажарю. Не услышала, как подъезжали, – она метнула недоверчивый взгляд на Даньку, а потом снова перевела глаза на Илью.

- Дак тихо ехали! – загадочно ответил Илья.

Женщина развернулась и ушла, скрипя половицами.

Лискин фыркнул и продефилировал по комнате, разглядывая и ощупывая все, что попадалась ему под руку.

Илья подошел к окну, выглянул во двор и неторопливо затянул гардины, затем взял стул и уселся у тумбочки так, чтобы видеть окно, дверь и свое отражение в серванте.

Комната наполнилась желтоватым сумраком.

Данила продолжал стоять у входа, чувствуя какую-то внутреннюю опустошенность и нереальность всего происходящего.

Он медленно снял свое пальто, расстегнул ботинки и ступил на пол промокшими от набившегося снега носками. Осмотрелся, и не нашел ничего странного в прихожей, коричневом паласе, старом серванте, диване с накидкой из серо-зеленого гобелена, развесистой люстре с молочными цветами, столе у окна, и телевизоре на тумбочке темной полировки. Он вошел в комнату и прошелся вдоль серванта, разглядывая фарфоровые безделушки, тронул зеленую лиану, стоявшую на нем и, наконец, встал у окна.

Из недр дома доносилось позвякивание посуды, воробьи возились над окном, монотонно брехал охрипший барбос где-то неподалеку.

Наконец он понял, что его беспокоило – над деревней стояла тишина. Не та городская тишина, наполненная отдаленным гулом, ритмом никогда не засыпающего зверя, тайным движением, дыханием миллионов человек, а совсем другая.

Покойная, тягучая, вековая тишина, которая создается, сплетается из сонного, едва заметного течения жизни в промерзших деревьях, шелеста снежка, сыплющегося с крыши, изморозью в углах рам, шебаршением птиц под скатами и отблесками солнечного света на беленом потолке. Такую тишину не портил ни отдаленный стук молотка, ни лай барбоса, и фырчанье трактора где-то на другом конце села. Данила вдохнул пахнущий домашним борщом воздух, прошел дальше, и уселся на жалобно скрипнувший пружинами диван. Уставившись прямо перед собой, он погрузился в свои ощущения и с удивлением обнаружил, что все чувства его словно обострились, мир стал красочнее, глубже, полнее. Он провел рукой по поверхности гобелена, ощущая пальцами мельчайшие неровности ткани. Откуда-то пришла мысль о 1988 году, об «ивановской ткацкой фабрике номер 4», и Данила удивился, потому что всегда считал, что Ивановцы ткут только ситцы…

Данька встрепенулся испуганно, и быстро заморгал глазами. В который раз, за последнее время, он почувствовал, что сходит с ума. Сейчас, ощущение безумия было острее всего.

- Лискин, поди, погляди, у Елены Васильны дров хватает? – сказал Илья, поглядывая на Даньку.

Лискин покладисто кивнул и удалился, напевая себе под нос.

Потом вернулся, взял куртку и вышел в прихожую, завозился там, обуваясь. Данька словно видел, как он шарит по стене, нащупывая рожок, как борется с подмявшимся язычком сапог, стоя на одной ноге и ругаясь сквозь зубы.

- Что, обнимает? – участливо поинтересовался у Даньки Илья.

- О чем ты? – встрепенулся Водорезов.

- Да Кондратий, говорю, обнимает? Накатывает что-то странное? Видеть стал лучше, чувствуешь, что кожу содрали с тебя?

- Что это за состояние? – взяв себя в руки, спросил Данила.

- Это нормально, не переживай, осваивайся. Ты же и раньше был не такой как все, я прав?

- Я так не считаю!

- Да ну?! – притворно изумился Илья, глаза его сверкнули смешинкой. – А я тогда Кофи Анан! Да ты не сопротивляйся, тут ничего не поделаешь. Лучше будет, если расслабишься и постараешься получить удовольствие! – Он хмыкнул и осекся. – За понуждение еще раз прости, больше никогда не повторится! Я знаю, как это противно, на своей шкуре испытал. Я тебе сейчас вот что хочу сказать: ты не такой как все, колдун, ведун, волшебник, экстрасенс, – называй сам как хочешь. И ты должен, наконец, понять, что за такими, как мы, охотятся.

- Кто же? – спросил Данька устало, доносящиеся из кухни запахи наполняли его сознание, разбиваясь в мозгу на калейдоскоп оттенков. Мысли не покорялись ему и роились, гудя, словно дикие пчелы.

- Известно кто, система! – Илья поднял палец вверх. – Хочешь проработать всю жизнь в «ящике», с неплохой зарплатой, но без права выезда? Вся жизнь по подписке? Занимаешься только тем, в чем нуждается Родина? Вздрагивать и быть готовым по любому звонку? А?

- Нет, не хочу, конечно, – сказал Данила. – Но и под твоим «чутким руководством» – тоже не хочу. Кроме того, сейчас я в плену у тебя, а не у «системы» твоей!

Илья вдруг закинул голову и весело заржал, являя Даниле крупные зубы и неестественно красную глотку.

Даниле подумалось, что Давыдов страдает жестоким фарингитом, невесть откуда пришла мысль, что у Ильи очень высокая температура. Ему показалось, что он даже знает, что температура именно 39, 5 – ни больше, ни меньше. Снова испугался, но уже не так сильно. Наверное, устал пугаться.