Парадигма преображения человека в русской философии ХХ века

Но поскольку эта само-аскеза разума всегда индивидуальна, то в ней познаваемый смысл бытия всегда открывается по-новому, со своей особой стороны, открытой только этому или иному философу, и больше никому. То, что у него затем появляются последователи, не означает, что они идентичны его способу смыслопостижения, но это означает лишь то, что его особый способ смыслопостижения наиболее близок им в качестве живого образца мысли и ее отправной точки. Это порождает бесконечную диалогическую соотнесенность философских умов, о которой пишет А. В. Ахутин: «Философы способны услышать друг друга – не в любознательной признательности, а в средоточии собственного философски захваченного внимания – настолько, насколько это внимание способно отстраниться от того, что его поглощает: заглянуть за край своего света, мира своей умопостижимости (и соответствующей умонепостижимости) в за-умную сферу начал возможных “умов”. Так, философский ум допускает (= открывает) другой возможный склад и смысл бытийной истины, другую логику абсолютности, божественности. Мысль становится философской, когда входит в кризис (“суд”) онтологических первоначал»[65].

Эта предметность первичного вопрошания уже по определению такова, что включает в себя все сущее в целом, в том числе и самого вопрошающего о ней субъекта. Тем самым, она уже по определению предшествует самому делению на «субъект» и «объект». А значит, то, что усматривается в результате метафизического вопрошания, не может быть ни чисто «априорными» структурами (т. е. находящимися исключительно внутри «субъекта»), ни чисто «апостериорными» (т. е. взятыми из сферы объектов). Она такова, что определяет и то, и другое, в качестве их первичной и неразделимой онтологической основы. Так, уже в первом опыте системного метафизического построения, как отмечал А. Л. Доброхотов, у Аристотеля, «единственный путь к решению основного вопроса “Метафизики” – что есть сущее как сущее… в силу собственной самодостаточности… Аристотель указывает, что сущности ничто не противоположно… Эта удивительная способность сущности выделяет ее из всего остального сущего… эти особенности могут быть присущи только живому существу. Сущностью в самом специфическом смысле оказывается живой индивидуум»[66]. И все последующие в истории метафизические построения исходили из этого же принципа, хотя и определяли само сущее по-разному. Это сущее в его «собственной самодостаточности» является предметом универсального опыта человека в точном смысле слова uni-versalis – т. е. «возвращающий к единому». Метафизические понятия можно определить по содержанию, но невозможно определить по «объему» – они применимы ко всему, везде и всегда. Если, например, кто-то оперирует категорией «материя», то он уже мыслит метафизически, даже если считает себя при этом «диалектическим материалистом». Ведь «материя» не есть вещь среди вещей, но она есть способ бытия вещей (их локализированность во времени и пространстве), и в этом смысле сама «материя» уже не «материальна», но «метафизична».

Когда же мысль возвращается к своему «самостоянию», к своему «не-алиби в бытии» (М. Бахтин), мы имеем дело с метафизической истиной. Для прояснения этого понятия его следует соотнести с более привычным смыслом понятия «истина», определяемого как «соответствие чего-то чему-то». В этом смысле понятие «истина» выступает в качестве оценочного атрибута по отношению к нашим высказываниям о таких фактах, которые могут быть эмпирически идентифицированы. И сам атрибут «истинности» или «не-истинности» присваивается в результате именно такой идентификации факта как такового и его соотнесения с семантикой высказывания об этом факте. Тем самым, этот первый тип употребления понятия «истины» более точно может быть назван фактуально-атрибутивным, поскольку он всегда включает в себя три необходимых момента: а) идентификацию некоего эмпирически ограниченного фрагмента реальности; б) идентификацию предметной семантики высказывания об этом факте; в) соотнесение их между собой и, в зависимости от их совпадения или несовпадения между собой, присвоение этому высказыванию атрибута «истинности» или «не-истинности».

В философии этот тип понимания «истины» обычно называют «корреспондентным», т. е. соотносительным. В логике выстраиваются самые различные формальные схемы и модели таких соотнесений. Впрочем, последние приобретают какой-то смысл только в том случае, когда четко установлены: а) исходные конвенции относительно семантики отдельных терминов высказываний; б) правила построения абстракций, позволяющих теоретически фиксировать и идентифицировать те или иные факты; в) предметная область искомых фактов. Но поскольку эти условия никогда в полной мере не выполнимы, то любые логические модели «истинности» обычно «повисают в воздухе» без специальной предметной интерпретации.