Парадигмы субъектности

Его нарушение прежде всего ведет к самому непосредственному следствию — отсутствию чувства уверенного субъективного Я при деперсонализации и дереализации. Оба эти феномена хорошо известны в психопатологии и психиатрии. Они встречаются не только при шизофрении, но и при некоторых неврозах и даже при измененных состояниях сознания из-за, например, сильного недостатка сна. Уже одно существование этих психопатологических феноменов должно было бы поставить под сомнение любую теорию, в которой в сознании нет места для инстанции Я. А именно, если и когда оно исчезает, у нас наступает деперсонализация — мучительное и явно психопатологическое состояние.

Еще более патологическим является синдром так называемого психического автоматизма (в отечественной психиатрии он долгое время назывался синдромом Кандинского-Клерамбо). Он заключается в том, что больному кажется, что его мысли вложены ему в голову, они не принадлежат ему, текут сами по себе, он не управляет ими. Часто это сопровождается также ощущением открытости мыслей — больному кажется, что все вокруг знают, о чем он думает. В контексте проблемы единства Я нас интересует именно автоматизм мыслей. Насколько люди в здоровом состоянии управляют течением своего, так сказать, потока сознания? Не является ли такое управление иллюзией? Да и можем ли мы освободиться от навязчивых мыслей, которые, я думаю, знакомы почти каждому здоровому человеку?

По-видимому, нам не следует преувеличивать авторство наших мыслей. Они действительно часто возникают в виде случайных «драфтов», как это называет Деннет, и так же исчезают. Мы вряд ли можем заставить себя подумать какую-либо мысль, ибо для этого надо уже каким-то образом знать, какова она, и, следовательно, уже ее думать.

Однако при этом не следует полностью отрицать и принадлежность наших мыслей «нам», то есть некоему интенциональному центру, который упорядочивает их. Например, такой центр — говоря словами Гуссерля, трансцендентальное Эго — соединяет мысли в единый поток, в котором ушедшие драфты далеко не безвозвратно теряются, а сохраняют связь с целым. Именно описанная Гуссерлем с такой убедительностью ретенция, то есть способность удерживать в настоящем кусок только что прошедшего прошлого и сделать поток сознания единым, позволяет иметь мыслям смысловую связь друг с другом и вообще сознанию быть осмысленным.

При ослаблении этого центра, этого трансцендентального Эго, возникают два эффекта: во-первых, субъективное чувство утраты собственности наших мыслей (от деперсонализации до синдрома автоматизма), во-вторых, объективно регистрируемые распадения цельности мышления больных шизофренией, которые чаще всего видны в их речи. То, что речь больных шизофренией не является цельной на каком-либо значительном промежутке времени — хорошо известный в психопатологии факт, который получил название шизафазия (иногда шизофазия), по-немецки же то же самое называется «словесный салат». Больные часто говорят достаточно бессвязно. Когда познакомишься с речью при шизафазии, становится очевидно, какой была бы речь, если бы все наши мысли были «драфтами». Но наша речь не такова. Даже будучи весьма спонтанной, то есть в обычном разговоре, она имеет начало, замысел, изложение, вывод. А ведь мы способны и на большее, например, на длинный связный рассказ, на чтение лекций и т. п. Как это было бы возможно, если бы не было организации и планирования мыслей?

Примеры разорванной речи: