Парадокс и контрпарадокс. Новая модель терапии семьи, вовлеченной в шизофреническое взаимодействие

Хотя это и не относится непосредственно к нашей теме, мы хотели бы отметить удивительные последствия данного предписания. На втором сеансе мы обнаружили в блокноте матери завершенные, хотя и элементарные предложения. А вот в блокноте отца мы нашли совершенно удивительную для столь "тупого" ребенка фразу. Она была произнесена, когда отец и дочь ехали вдвоем в машине: "Папа, скажи, у тракторов тоже есть коробка передач?". Но реакция отца на это предложение была еще более удивительной. Качая головой, он захлопнул блокнот, ошеломленно уставился на нас и сказал со вздохом: "Вы только посмотрите, что говорит эта малышка", – как если бы записанное им предложение являлось неоспоримым свидетельством ее безумия.

Следует, однако, четко понимать, что даже вполне безобидное предписание может привести к ошибкам, если терапевты не смогли учесть и правильно оценить определенные виды поведения, связанные с семейной структурой.

Ярким примером этого может служить случай с другой семьей, имевшей шестилетнего аутичного сына-идентифицированного пациента – и здоровую шестнадцатилетнюю дочь. В конце первого сеанса мы решили дать предписание записывать в блокнот все предложения и фразы, произносимые мальчиком. Но мы могли дать его только матери, поскольку отец, коммивояжер, в течение ближайших недель должен был быть в отъезде. В данном случае мы хотели использовать эту стратегию с целью разделить пару. Из поведения семьи мы сделали вывод (как наивны мы были!), что, придя без мужа на следующий сеанс, жена даст нам информацию, которую не смела дать при нем. Решив сделать данное предписание, терапевты вернулись к семье для заключительного комментария. Войдя в комнату, мы увидели отца, который, встав со своего стула, стоял между нами и семьей, лицом к нам, со слегка разведенными в стороны руками. Короче говоря, он был в классической позе защитника своей находящейся под угрозой собственности. Нам следовало бы воспринять столь ясное телесное сообщение как предостережение, но мы, следуя своему плану, пригласили жену прийти на следующий сеанс одной.

В день сеанса муж позвонил нам по телефону и сообщил, что жена не придет, что она больна и лежит в постели. Мы тщетно пытались вернуть эту семью, – ошибка оказалась непоправимой.

В других случаях, особенно когда семья производит впечатление не мотивированной, а скорее принужденной прийти к нам по указанию врача, мы используем вмешательство, направленное на усиление кризиса в семье. Эти терапевтические маневры относятся к наиболее трудным и рискованным, поскольку такие семьи бывают тверды в своем решении сообщить нам минимально возможное количество информации о себе.

В качестве примера можно привести случай семьи Вилла. Их направила детский психиатр, в телефонном разговоре сообщившая нам очень немногое. Она поставила идентифицированному пациенту пяти с половиной лет диагноз "детский аутизм". До первого сеанса нам больше не удалось поговорить с этим доктором, поэтому о семейной истории, знать которую в данном случае, как мы увидим, было бы особенно полезно, приходилось только гадать. У нас была запись первого телефонного контакта с семьей, имевшего место несколько месяцев назад, когда мать позвонила нам и попросила принять их.

Во время этой беседы она заявила, что ей было трудно убедить мужа прийти на семейную терапию. Ей удалось это лишь потому, что детский психиатр, лечившая их сына Лилло медикаментозно, отказалась принимать их до тех пор, пока они не побывают на консультации в нашем центре. Мать объяснила, что "болезнь" Лилло началась два года назад, сразу после сильной простуды. Он совершенно изменился: больше не играл ни один, ни с другими детьми. Дома его теперь совершенно не было слышно. Иногда он плакал без причины. Во время еды его приходилось кормить, поскольку за столом он сидел, словно в трансе, не замечая стоящую перед ним пищу. В другие моменты у него без всяких видимых причин бывали вспышки ярости, когда он разбрасывал вокруг себя разные предметы. В этих случаях мать давала ему что-нибудь поесть, и он успокаивался.

На сеансе Лилло выглядел как маленький старичок. У него была желтоватая кожа, торчащий живот, застывшее глуповатое выражение лица. Большую часть сеанса он неподвижно просидел в кресле, ничего не говоря и не отвечая на вопросы.

Родители рассказали терапевтам следующее. Они поженились поздно, познакомившись через католическое брачное агентство. У обоих не было предшествующего сексуального опыта. Они нашли общий язык очень быстро, будучи оба "простыми" и имея одинаковые взгляды. (Слово простые здесь важно, – оно бесконечно повторялось на сеансе.) Их социальный и культурный уровень был весьма низок: у каждого не более пяти классов начальной школы.

Коммуникативные расстройства у обоих впечатляли. Их постоянные возражения и дисквалификации делали контакт практически невозможным. Почти во всех их фразах присутствовали загадочные слова "все равно", оставлявшие задавшего вопрос терапевта в недоумении.