Парадокс страха. Как одержимость безопасностью мешает нам жить

Воображение самоорганизуется и, кажется, наслаждается радостным изобретением нашего «я». Без этого была бы ограничена наша способность идти в будущее, обретать надежду и осмысленно взаимодействовать с жизнью. Воображение – это не просто творческое начало или способ сделать свою жизнь интереснее. Воображение – это платформа, трансформирующая голое существование в нечто, имеющее цель и смысл.

Эту битву мы ведем с тех пор, как обрели сознание. Страх стремится к безопасности, а Воображение – к смыслу. Как мы увидим, эта борьба затрагивает не только сегодняшнюю жизнь каждого из нас. Сама история западной культуры была сформирована ею.

День, когда мы проиграли

После падения Рима более тысячи лет Страх держал Воображение в оковах. Закабаление началось около 400 г. и продлилось до эпохи Возрождения – и даже дольше. Поработить наши умы помогла религиозная доктрина, предложенная епископом, который приобрел влияние в ранней католической церкви своими рассуждениями о человеческих слабостях, в первую очередь своих собственных. Это был Августин Гиппонский, большинству из нас известный как теолог и философ под именем Блаженного Августина.

Время, когда Августин продвигал свои идеи, совпало с подъемом христианства. Рим официально принял христианство в 380 г., и в течение нескольких следующих веков его влияние распространилось по всей Европе, проникло на Ближний Восток и в Северную Африку. По мнению некоторых историков, это были тяжелые времена: население почти на 95 % состояло из подневольных людей – рабов или крестьян. Вторжения варваров и готов, эпидемии и изменение социальных, политических и религиозных структур, безусловно, сделали эти времена эпохой колоссальных пертурбаций. Однако христианство «на руинах Рима» процветало[87].

В рамках этого социального движения Августин сумел заключить ум в тюрьму, на правовом уровне добившись «запрета на любопытство», которое считал опасным. Фактически примерно с 400 г. Августин открыто заклеймил любопытство как грех.

В его трудах о любопытстве поднимается несколько тем, но все они вращаются вокруг основной идеи, согласно которой любопытство уводит человека от созерцательности и, следовательно, от Бога. Августин называл любопытство «болезнью»[88] и связывал его с «похотью глаз»[89]. Он считал людей низменными созданиями, подверженными искушениям плоти. Глаза, поскольку они из плоти, могут быть захвачены любопытными зрелищами – странными и красивыми. Хотя в созерцании Бога Августин преуспел, он оплакивал тот факт, что даже его собственный ум может быть отвлечен любопытным зрелищем «ящериц, ловящих мух»[90]. Зрение – «князь всех чувств»[91], следовательно, его надлежит направлять только на Божественное.

Для церкви в то время единственным предметом, достойным взора, являлась Библия. Другие книги стали воплощением знания, уводящего нас от Бога. Августин настаивал на этой связи любопытства с запретным знанием. По его мнению, имеются области знания, которые нам, смертным, не должно исследовать. Они включают все патологическое, гротескное, темные искусства, астрологию и гадание, которые часто называли «искусствами любопытства»[92]. Главное, однако, то, что любое стремление к знанию как таковому приравнивалось к греху. Для нас, низменных тварей (согласно раннехристианской космологии), считалось безнравственным задавать слишком много вопросов. Знаковым примером служит история грехопадения в Эдемском саду.

Это была эпоха выраженного упадка интеллектуальных исканий. Уничтожались библиотеки, сжигались тексты. Многие философы и преподаватели бежали на Восток, в Персию, захватив свое интеллектуальное наследие – сколько могли унести. Отчасти это разрушение знания было совершено готами, уничтожавшими существующую культуру, однако такого объяснения для столь полного отказа от знания недостаточно.

В 529 г. римский император Юстиниан официально закрыл Афинскую академию. Образование было ограничено религией, религиозными были и практически все тексты, написанные в то время[93]. Производство книг резко сократилось, а церковь все набирала силу, ассимилируя языческую культуру. К сожалению, знание оказалось связано с язычниками. На смену многочисленным богам Греции и Рима пришел единый Бог – Бог, который, по утверждению Августина, не хотел, чтобы мы слишком много знали.

Хотя представления Августина о греховности любопытства оказали огромное влияние на эволюцию западной культуры[94], было бы преувеличением объяснять колоссальные изменения в нашем отношении к знанию, культуре и уму исключительно влиянием его текстов. Многие изменения в культуре и социуме вели к этому, однако не все они были столь же очевидны. Хула Августина на любопытство, возможно, лишь оседлала уже сформировавшуюся волну изменений. Что-то смещалось в самой ткани социума. И хотя мы можем рассматривать новые социальные ограничения с разных точек зрения, в психологическом аспекте то, что случилось после падения Римской империи, было переломным моментом эволюции Воображения.