Парадокс страха. Как одержимость безопасностью мешает нам жить

Наука была призвана переделать мир, но в начале своего пути чаще вызывала смех, чем благоговение.

Эдвард Дольник

В предыдущей главе мы рассмотрели подавляющее воздействие Страха как на отдельную личность, так и на социум в целом. Мы увидели, как в Средние века борьба с любопытством, а в конечном счете – с Воображением гасила работу нашего ума. Безусловно, это стало результатом ограничений в области образования и печати, но были и другие причины: наши умы коллективно подчинились силам Страха. Как нам, однако, известно сегодня, эта темнота не длилась вечно; постепенно что-то сдвинулось для человеческой цивилизации.

Может показаться, что изменения были неизбежны, что средневековое закабаление естественным образом должно было закончиться. Это стоит отметить, поскольку многое из того, что движет нашим обществом, опирается на ложное представление, будто развитие – врожденное свойство нашего биологического вида. Наука, культура, медицина и даже случайность эволюции словно бы действуют по неписаному закону, согласно которому прогресс неуклонно следует от меньшего к большему, от плохого к хорошему, от низкого к высокому и от тьмы к свету. Наша отчаянная потребность верить в прогресс прочно вплетена в саму суть нашего представления о себе, и это мешает разглядеть, что нашим движением определенно управляет Страх.

В своей книге «Кидаясь камнями в автобус Google» (Throwing Rocks at the Google Bus) Дуглас Рашкофф подкрепляет эту мысль предостережением относительно нашей одержимости экономическим ростом и ее потенциальной катастрофичности. В своей новой работе «Человек командный» (Team Human) он идет дальше и утверждает, что эти слепые склонности не только бьют по нам экономически, но и угрожают самой нашей человечности[103]. Я бы добавил к предостережению Рашкоффа, что, хотя мы как общество верим, что Воображение в форме прогресса восторжествовало, реальность не столь проста.

Силы Страха, приведшие к социальному краху после Августина, никуда не делись. Да, Воображение получило свободу, но достаточно взглянуть на историю, чтобы понять, что Страх по-прежнему действует на нас.

Некоторым моим пациентам обращение к истории своего развития кажется пустой тратой времени. Недавно один из них заметил: «У меня столько проблем с настоящим, зачем мне возиться с прошлым?» Конечно, я понимаю важность проработки настоящего, но нередко именно трудности сегодняшнего дня требуют пристально вглядеться в прошлое. Для каждого из нас события раннего этапа развития обусловливают необходимость приспособления, но иногда формы этого приспособления направляют нас на жизненные траектории, которые работают против нас в долгосрочной перспективе. Например, если я замечаю пациенту, что он полагается исключительно на себя и не способен попросить о помощи, и вместе с ним задаюсь вопросом, почему сформировалась эта тенденция, он отвечает примерно следующее: «Я такой с тех пор, как себя помню». Разумеется, каждый из нас действительно рождается с определенными особенностями темперамента, важными в этом отношении, но, скорее всего, неспособность обратиться за помощью становится результатом раннего опыта, когда просьба о помощи оказывалась в лучшем случае неуслышанной. Оглянувшись на историю своего развития, мы можем понять, чтó были вынуждены сделать, чтобы выжить, и определить, чего нам это стоило и к чему привело.

То же самое мы с вами делаем в этой книге. На мой взгляд, исследование исторического цикла отношений Страха и Воображения в течение последних пяти столетий дает нам возможность понять не только то, что сформировало нас как вид, но и то, как мы можем перестроиться сегодня, чтобы избежать повторения нефункциональных паттернов. Я бы сказал, что история Страха и Воображения далеко не закончена. Страх и Воображение продолжают битву внутри каждого из нас и по-прежнему формируют наше общество. Поэтому мне хотелось бы глубже взглянуть на то, что помогло нам выйти из Темных веков и вновь сместило баланс в сторону Воображения.

Как это было?

Трудно представить, какой была жизнь на исходе Средневековья. Это было время, когда никто не мылся, человеческие экскременты переполняли сточные канавы, сотни женщин, обвиненных в колдовстве, пылали на кострах[104], а Великий лондонский пожар и чума 1665 и 1666 гг. были восприняты как свидетельство Божьего гнева[105].

Природу понимали так плохо, что отсутствующие знания заменялись самыми фантастическими выдумками. Зарождение жизни, движение материи, функционирование тела – все осмыслялось с позиции, как мы бы сейчас сказали, суеверия. Говорят, даже Рене Декарт верил, что виновность убийцы можно установить, если подвести его к жертве. Тогда, полагал Декарт, раны жертвы снова закровоточат, доказывая вину преступника[106].