Парадокс Вигнера

Княжну поселили отдельно и приставили к ней в качестве прислуги молодую девку Лукерью Галактионову. В Войске Донском у атаманов, старшин, сотников и даже у появляющихся уже на «вольнице» богатых казачьих семей не было слуг. Зная понаслышке о том, что московиты-дворяне имеют их, Черкашенин, уезжая встречать посла государева, распорядился подобрать для «ентой» цели молодых девчат и парней. Он старался ублажить государева посла, дабы пользоваться выгодами царской милости. Новосильцева и его сопровождение обслуживали другие молодые казачки. Кондратий, не стесняясь, помогал сгружать багаж Мирославы и лично переносил его в курень, где она должна была проживать. Молодые люди обменивались нежными взглядами и шёпотом договаривались о вечерних свиданиях, чего не могла не заметить Лукерья. Уже спустя час по городку разлетелись слухи, что атаманский сын «Кондрашка улюбилси в московитку», дочку государева посла и, «гутарит таперьча по-ихнему».

Вечером атаман разослал по станицам и юртам вестовых, чтобы на следующий день провести Круг, где посол Новосильцев должен зачитать Указ Ивана Грозного. Князь умышленно не стал объявлять о подарках государя казакам на протяжении всего пути от реки Воронеж, где они погрузились на струги. Будучи опытным дипломатом, он рассчитывал это сделать после прочтения царского Указа, следуя принципу: «хороша ложка к обеду», чтобы максимально расположить казаков к служению Ивану Грозному. Для гостей натопили баньку, а вечером устроили приёмный ужин, столы накрыли прямо на площади, освещённой факелами, и Черкашенин разразился долгой приветственной речью. В отличие от разговоров на струге, Михаил выражался более грамотно и даже немного изыскано. Новосильцев интуитивно почувствовал, что атаман говорил от всего сердца.

Казаки соблюдали христианские посты, но прошедшая в этом году ранняя Пасха, позволяла щедро угощать московита-чиновника. Столы были уставлены рыбой, чёрной осетровой и белужьей икрой, которой здесь всегда было в изобилии. Свежая уха в глубоких глиняных мисках распространяла дух, сливающийся с запахом жареной осетрины и белужатины в неповторимый аромат. Весной Дон кишел рыбой, и в этот период казачий стол особенно изобиловал ею, а чёрная икра солилась впрок бочками. Дичи на Дону тоже было в несметном количестве, поэтому на столе была жареная дичь, утки, гуси, перепёлки и даже дудаки, которых московиты называли дрофами. Обычно казаки не стреляли дичь весной, птица после перелёта была тощей, к тому же обзаводилась потомством, но к приезду атамана войсковой старшина распорядился заготовить её и присолить в бочках.

А вот к спиртному на Дону относились отрицательно, во время военных походов строго запрещалось употреблять «сатанинское зелье». Казаков, нарушивших этот приказ, карали смертью. Большинство донцов вообще не пили спиртных напитков, хотя в мирное время их употребляли в главные христианские праздники — Рождество, Крещение, Благовещенье, Пасха, Вознесение, Троица и свадьбы. Готовили донские казаки вино из дикого тёрна, а также традиционный напиток кочевников из кобыльего молока, называемый айраном. Терновые заросли покрывали склоны крутого спуска к Дону, балки и яры, было его в изобилии и на самой возвышенности. Из тёрна готовили морс, сушили его на зиму и кипятили из него взвар. Это гораздо позже, лет через сто донские фруктовые сады и виноградники прославят этот край лучшими своими сортами и вином.

Водка быстро входящая в питейный рацион в Москве во времена Ивана Грозного тоже появилась на Дону. Она часто попадала к казакам в основном в качестве трофея, её бочками везли по Дону на купеческих стругах в заморские страны. Позже, когда началась торговля московских купцов с Доном, получали ее в качестве таможенной мзды. Атаманы брали водку в походы, как дезинфицирующее средство для раненных в бою казаков. Пить этот крепкий напиток никто не решался из-за его запаха и крепости. Водки было много и из неё даже готовили «горючее зелье», добавляя древесную смолу. Применяли это средство тоже в военных целях — несколько раз при штурме крепости Азова, казаки забрасывали за стены зажжённый бочонок, потушить который было не так просто. Начинался пожар, а у защитников крепости — паника.

К любителям тернового вина и айрана казачья общественность относилась с презрением. Если замечали за казаком страсть к этим напиткам, то его на Кругу могли наказать плетью, привязывая к позорному столбу, как труса, сбежавшего с поля боя. Побывав в такой позорной ситуации, казак с первого дня после порки видел, как отворачивались от него станичники при встрече, чтобы не здороваться. Женщины шептались и хихикали вслед, а мальчишки, которых за это не наказывали, выкрикивали на всю улицу дразнилку: «Гляньтя братцы пьяница, он за чаркой тянется! По станице голиком бродил, потамушта он портки пропил!» Это общее презрение действовало на злоупотребляющих спиртным хлеще позорного столба и таковые быстро расставались со своей пагубной привычкой.