Парадоксы Младшего Патриарха

Интай горько улыбнулся — но, мимо воли, губы его искривились не только горечью. Улыбка вспыхнула остро, как битое стекло, вспыхнула злым торжеством подростка. Тем особенным, хорошо мне знакомым торжеством, когда подросток знает, что он прав, а взрослые неправы. Он увидел, заметил, понял — а большие умные дяди дурей его оказались. Битое стекло отчаяния, способное до костей взрезать руку, посмевшую ударить эту улыбку — как изрезана и моя рука на всю оставшуюся жизнь, хоть глазами этого и не увидеть.

— Дроги, может, и не пустые, — раздумчиво произнес Интай. — Если они и вовсе были. Мы ведь дорогу один только раз перешли.

Я еще не понимал — но противный холодок струйкой пота стекал промеж лопаток. Я передернул плечами. Не помогло.

— Один раз, — с нажимом повторил Интай. — Когда мы от ос драпали, второй раз дорогу не переходили... а вынесло нас точнехонько туда, откуда пришли. Вот и думай сам, был ли покойник. И дошли мы к дороге или и вовсе на месте топтались. Я вот не знаю.

Я тоже не знаю... но мальчик прав. Мы выскочили к поляне, а я — боец, мастер, Младший Патриарх — я этого даже не заметил!

— Тебе не дают вернуться, — без колебаний заключил Интай. — И не дадут. Будет тебя твой демон на пустом месте кружить-вертеть, пока вовсе не заморочит, а назад и шагу ступить не даст. И с дороги в сторонку соступить не даст. Чтобы тебе никто никаким советом-оружием не помог. Только вперед и только безоружным.

Вот тут меня по-настоящему и проняло! Мальчишка прав... он даже сам не знает, насколько прав. Я ведь меченый — и Оршан запросто может дотянуться до меня, заморочить голову, закружить, завязать мне дорогу. Я меченый — иначе давным-давно сам бы обратил внимание на эти странности, сам бы и понял, к чему они. Интай — посторонний, непричастный, ему хоть видно, а мне — нет. Слопать меня где ни попадя Оршан не в силах, а вот заранее выковырять лакомый кусочек из крепкого панциря да шипы ему острые пообломать... ясно.

Теперь ясно.

— Вот тогда я и решил, что ты должен меня убить, — упавшим голосом заключил Интай.

— Почему? — Снова я ровным счетом ничегошеньки не понимал.

Горькая улыбка Интая окончательно отвердела, и злость ее сделалась совершенно не мальчишеской — пугающе взрослой. Это уже не стекло, пусть и битое. Этого даже каменной рукой не сокрушить.

— Я твой меч вытащил. Посмотреть, — произнес он хриплым бесцветным фальцетом, но на удивление связно и ровно. — Любопытство меня одолело. Вот я весь день и думал — а только ли любопытство? Своей ли волей я твой запрет нарушил?

А, проваль — вот теперь все и вправду ясно. Бедный мальчик, он же весь день о чем и думал! Сам он вынул меч из ножен — или заставил кто? А если опять заставит? Если он меня, сонного, насмерть зарежет? Ну и что же, что не умеет — чужой волей всяк сумеет, чужая воля и подскажет, и подсобит... а мне не велит проснуться, и я не проснусь... я избавил его от уличного охвостья, накормил, выслушал, приветил... я посулил ему Королевскую Школу... да нет, не только — я, сказочный воитель, взял его с собой в сказку. От базарной ругани, уличной грязи, зуботычин и пинков — туда, где великие воины сражают злокозненных демонов. И за все за это отплатить, убив сонного? Не своей волей — но своей рукой. Нет, чем предательски убить, лучше быть честно убитым. Боги, за что... он же целый день, целый день только о том и думал... думал — и решал... и решился... и подставил мне горло... сделай это быстро... сделай это... сделай...

— А потом я все-таки помог тебе немного... ну, когда по мечу ударил... а ведь попал же, не промахнулся! А я ведь не боец, не мастер, я никто... вот и думай опять, своей ли волей сумел, своей ли силой? И что я этой силой еще натворю? Так что не миновать тебе убить меня... — голос его пресекся, и он едва сумел выдавить впридачу, — сам ведь знаешь.

Нет. Не знаю.

И знать не хочу.

Как не знал и до сих пор не знаю — правду я сказал Интаю в ответ или слукавил? Сказал то, что и думал — если и вообще думал в тот миг — или солгал?

Но даже если и солгал... приведись, не дай Боги, снова — и я бы снова солгал.

— Вынужден тебя огорчить, — добродушно-ехидным голосом учителя, распекающего ученика за наивную попытку отовраться, заявил я. — Или обрадовать — это уж как получится.

Интай резко обернулся и уставился на меня в упор.

— Видишь ли, — прежним тоном продолжил я, — демон мой тут и вправду замешан. Но дорогу он крутит не тебе, а мне. Тебя он не знает. Может, даже и не видит. И уж во всяком разе не может коснуться, а тем более принудить. Это ведь я меченый, а вовсе не ты. Так что не стоит перекладывать свою вину на малознакомых демонов. Эти штучки со мной не пройдут.

Да, я мерзавец. Сам не пойму, как у меня и язык-то повернулся. Зато Интай виновато потупился, будто и впрямь не жизнь свою был выплеснуть готов к моим ногам, а увиливал от наказания за мелкий проступок, кивая на бяку-чертика: дескать, это он меня подучил, а я не при чем.