Параллели сходятся

Вероятно, в редакции или ещё раньше — в художественном училище я увидел парня, который что-то вырезал на линолеуме, прижимал исполосованный квадратик к самодельной штемпельной подушке, только размером побольше, потом прикладывал к бумаге, и — о чудо! — я видел рисунок. Не судите меня строго, придирчивый читатель. Конечно же, речь идёт о линогравюре, и чудес тут никаких нет. Но ведь я был тогда подростком, и хотя любопытствовал, как делаются клише в цинкографии, но мне процесс травления показался слишком сложным и в любительских условиях трудновыполнимым. А линолеум, мягкий, податливый, режется простым ножом или самыми простыми инструментами. Ведь это так увлекательно!

Именно поэтому искусство линогравюры мне и показалось чудом. Я увидел в этом необычайное сочетание графики с техникой. Посудите сами. Карандаши, перья для рисунка тушью, кисти — всё это я могу купить в магазинах, а резцы для линолеума должен сделать сам и даже придумать, сконструировать их. Достал где-то старый зонтик, вытащил из него спицы, распилил на куски, отпустил на огне, заточил напильником так, чтобы резцы были и тонкие и толстые. Снова закалил, подправил на оселке, приделал деревянные ручки и торопливо начал кромсать линолеум…

Опять обращаюсь к придирчивому читателю. Вам, вероятно, кажется, что вовсе необязательно приводить в книге столь примитивную технологию резьбы по линолеуму. Для этого есть специальные руководства. Кому нужно, тот достанет. Вполне с вами согласен, но я хотел показать, как иной раз скромная творческая задача или, скорее всего, стремление её решить заставляет любознательного паренька практически узнать, что собой представляют самые разные профессии и с какого бока к ним подойти.

Это как цепная реакция. Увлечение графикой повлекло за собой, кроме умения владеть пером и тушью, умение пользоваться напильником, методами закалки, освоить резание линолеума. Может быть, потом перешёл бы на дерево, но мне сказали, что нужно пальмовое, а я его не достал.

Мне повезло, что среди друзей-рабфаковцев нашлись ребята, которые раньше работали и на заводах и в мастерских. От них я узнал, как надо затачивать резцы, как закаливать сталь, узнал и прочие нехитрые технологические премудрости.

Но даже если бы не помогали друзья, то я бы достал справочники, руководства по слесарному делу, побежал бы в ремонтные мастерские — и всё же дознался бы, как сделать резцы.

Прекрасное качество любопытство. К сожалению, в обиходе оно означает не всегда приятное свойство характера. Дескать, любопытничает, подглядывает. Или в лучшем случае любопытство означает любознательность. Мне всегда казалось, что это не одно и то же. Любопытство это действенная форма. От слова “пытать”, “испытывать”.

Именно это отношение к жизни и надо в себе воспитывать, если хочешь сделать что-либо новое, значительное.

Эти строки я адресую молодому читателю и льщу себя надеждой, что, может быть, на кого-нибудь мои призывы подействуют и заставят задуматься о пути в большую жизнь.

7

После некоторых признаний по поводу болезненной для меня

темы расскажу о первых театральных впечатлениях и как они

были связаны с моими наивными поисками в области

декоративного искусства. Начинают “проклёвываться” задатки

конструктора. Техника и раскрепощение творческой фантазии.

О разных увлечениях, воспитывающих добрые чувства.

Теперь пора перейти к рассказу, как, скользя по туго натянутой проволоке — воображаемой параллели изобразительного искусства, я вдруг почувствовал, что параллель эта всё время приближается и наконец сходится с другой параллелью, с искусством Мельпомены.

Это относится к моему увлечению театром в самых различных его модификациях.

Как вы помните, сценическая площадка привлекала меня давно. Мне не хотелось перегружать книгу необязательными, но у многих самыми дорогими воспоминаниями “золотого детства”. У меня оно “золотым” не было. И почему-то память отобрала из вороха впечатлений забаррикадированные матрасами окна во время Октябрьских боёв в Москве, свист пуль и отдалённые раскаты орудий. Потом кулацкое село на Тамбовщине, куда мать выезжала как учительница с детской колонией, вместе со мной и сёстрами. Там нам пришлось задержаться надолго. Помню, прятались в погребе, так как повсюду зверствовали бандиты, которых называли “зелёные”. В детском восприятии это название ассоциировалось с лесами, откуда “зелёные” совершали свои набеги. Лишь потом, из книг, я узнал, что бандиты были названы по имени их атамана Зелёного. Впервые я встретился с реальным понятием “смерть” не по книжкам, а в жизни. Я присутствовал на похоронах сельских коммунистов — жертв кулацкого восстания. Раздробленные черепа, изуродованные тела, вытекшие глаза, изрезанные до неузнаваемости лица. Накануне этой зверской расправы слышал набат, видел бегущих в остервенении кулаков с вилами и топорами, разъярённых баб с граблями и косами. Видел даже своих сверстников-ребятишек с кнутами и палками. “Коммунистов поймали!” — слышались зычные вопли. “Бей проклятых!” Откуда-то выволокли их жён и детей, тащили по пыльной улице.