Параллельные вселенные Давида Шраера-Петрова

Я начал прислушиваться к случайным разговорам в школе, в трамвае, в магазине. Даже намек на мое нерусское происхождение задевал самолюбие. Я входил в роль гонимого. Из этого рождалось острое чувство сострадания к другим гонимым. <…> Вместе с другом, незаконнорожденным сыном еврея и деревенской девушки, приехавшей перед войной в Ленинград на заработки из-под Луги, мы волками рыскали по провинциальным улицам и дичающим паркам Выборгской стороны. Мы жаждали драк, чтобы болью и кровью смыть позор нашей мучительной неодинаковости. Мы никого не боялись. <…> И постепенно все вошло в нормальную колею. Мы больше не слышали разговоров о нашем еврейском происхождении. Мы выжгли эту заразу со своей земли. И стали забывать о прежних обидах [Шраер-Петров 2014: 93].

Из авторских отступлений мы узнаём и о других приключениях – тем самым автор предвосхищает превращение доктора Левитина в еврейского мстителя. В седьмом-восьмом классе будущий писатель вместе с лучшим другом отправляется на танцы в женскую школу; им особенно нравится одна девочка. Но хотя будущий автор «Доктора Левитина» танцует с ней и между ними возникает взаимная симпатия, другой подросток, Соплов, сын какого-то партийного функционера, пытается отбить девочку силой. «Отказать такому типу было опасно, – отмечает автор. – Говорили, что он без финки не ходит на вечера». Впрочем, молодую ипостась автора это не смущает:

«Отвались», – коротко и грубо сказал я Соплову, а мой друг кивнул, подтверждая мои слова. Соплов, конечно, знал нас обоих, знал о нашей славе отчаянных драчунов и борцов за правду, знал, что у нас было множество приводов в детскую комнату отделения милиции, знал, что мы никогда еще не уступали в честном бою. Но девочка была так прекрасна, она смотрела с таким интересом на мальчишек, готовых разорвать друг друга из-за нее, что уступить нам, струсить – значило для Соплова потерять ее навсегда. А он привык ничего не терять.

«А катитесь вы отсюда оба в свою родную Палестину», – громко сказал Соплов, продолжая крепко держать за руку «нашу девочку». «Палестинцами» в те годы обзывали евреев. Мы ударили Соплова одновременно. Я нанес ему удар в правую глазницу, в самый уголок, где алел мясистый треугольничек слезного канала. Друг бил слева в нижнюю челюсть, еще чуть отвисавшую, когда с нее скатывались ядовитой слюной последние звуки мерзкой сопловской фразы. Мы увидели, как Соплов рухнул, но перед самым его падением кровь хлынула изо рта Соплова [Шраер-Петров 2014:95].

При содействии родных и соседей по коммунальной квартире мальчики рано утром уезжают из города на электричке и избегают привода в милицию. Это кульминационный момент взросления повествователя в Ленинграде в поздние годы правления Сталина.