Параллельные вселенные Давида Шраера-Петрова

ну что поборолся, видишь:
с дымом отечества улетел идиш,
с пеплом освенцима улетел идиш.
слышишь? видишь?
в трепете нот передай
или навек пропадай!

[Шраер-Петров 2009: 66]

В финале же аллюзией на исход из Египта слышится голос автора – отказника (аллюзия, которая также появляется в финале длинной нарративной поэмы Шраера-Петрова «Юрий Долгорукий», 1985–1986):

отпусти-прости нас,
матерь русь!

[Шраер-Петров 2009: 66].

Искусство рождается на стыке, в борьбе двух начал (вспомним «Искусство как излом»). В прозе и стихах Шраера-Петрова, написанных в России, особенно в годы отказа, звучит тема борьбы за еврейское самовыражение. Таковы строфы из стихотворения «Трубочист», наполненного горькой иронией:

В черной фетровой ермолке,
С поварешкой, помелом —
Ряженый с районной ярмарки,
Дьявол, негр иль костолом,

Или жид под псевдонимом

Негритянского лица
На велосипеде мимо
Убегает без конца?

[Шраер-Петров 2016: 14–15].

«Трубочист» – это третья часть поэмы «Летающие тарелки». Написанная в 1976 году в Пярну и посвященная близкому другу Шраера-Петрова, эстонскому художнику Юрию Арраку, «Летающие тарелки» фактически стали поэмой перелома, болезненного решения эмигрировать и оставить позади родовые могилы. Почти десять лет спустя в стихотворении «Могила мамы» из «Невских стихов» (1984–1985) Шраер-Петров прочитает постмодернистский кадиш:

[Шраер-Петров 2011: 33–34].

В подтексте этого стихотворения из книги «Невские стихи», написанной в середине 1980-х, когда автор находился в отказе, и в свое время высоко оцененной Генрихом Сапгиром (в «Самиздат века» он отобрал из нее стихи и написал о них в предисловии), – не только элегия, кадиш, но и «кровавый камень», «паровоз / космополит угарный / приложился к груди / растоптанной», как отзвук неосуществившихся планов насильственного переселения евреев в места отдаленные, решения еврейского вопроса по-сталински, не случившегося из-за смерти тирана (по которому уже соскучились российские псевдопатриоты). Потому и фон стихотворения – кровавый.

Поэма «Бегун» (1987) посвящена узнику Сиона Иосифу Бегуну, в освобождении которого из тюрьмы весной 1987 года сыграла роль жена поэта, Эмилия Шраер. Важнейшее место в поэтике этого текста занимает парономазия, основанная на фамилии ведущего активиста советского еврейского движения. Сама борьба за право евреев на выезд из СССР расценивалась как антисоветская деятельность (вспоминается небезызвестная 58-я статья):

Грозятся высшей карою и праведной:
Зачем рукой нечистой ты коснулся русских струн
БЕГУН, БЕГУН, БЕГУН, БЕГУН, БЕГУН, БЕГУН?..
………………………………………………………
Русских струн я не касался,
Чужие мы, родным я не казался,
Хоть с вами я в обнимку и валялся
На плахах нар, в промежностях канав,
Хоть пот у нас подобно вышиблен, кровав,
Я – иудей
И русским не казался!

[Шраер-Петров 2016: 34–35].

Далее логика развития образа выводит поэта на архетипические и эсхатологические прозрения:

Я – Вечный Жид российский,
Я – БЕГУН, БЕГУН, БЕГУН, БЕГУН, БЕГУН, БЕГУН…

[Шраер-Петров 2016: 38].

В произведениях, написанных в Америке, проявляется желание сохранить Россию – Россию памяти, как в стихотворениях «Когда-то в Питере» или «Московский март». Эти стихи также характеризуются стремлением поэта выразить новые образы в новой форме, которая уже является содержанием и определяет его. В свою очередь, форма стихотворения придает форму душе лирического героя, как в стихотворении, которое так и называется – «Форма души»: